все ученики поглядели на Эмилию с недоверием в ожидании какого-нибудь подвоха, но стоило белоснежным листам лечь на столы прямо перед носами десятка любопытных детей, по душному кабинету пробежал тихий ропот. Чуть позже он, как и ожидалось, перерос в неконтролируемый гул шепота и множества голосов, так что девушка с облегчением встретила звон в коридоре и потерла ноющие тупой болью виски. Она слишком молода для этой работы, и каждый второй встречный прохожий обязан был повторить эту фразу с упреком в голосе, но… Выбор сделан. Переехав в Бостон из родной Мексики, ей сложно было освоиться в незнакомой стране среди американского духа, который казался ей непонятным и чересчур грубым. Она мысленно осуждала выпивающих каждый вечер мужиков в баре неподалеку от ее дома, а спустя два месяца жизни в странном и непривычном ритме сама частенько засиживалась там допоздна с новыми знакомыми, готовыми за роль внимательного слушателя их жизненных терзаний угостить лишним бокалом вина или чего куда более крепкого. Вместе с тем косо глядела на молодых мамочек, сводящих концы в небольших съемных квартирах, но не желающих искать никакую работу; и вот теперь также теснится в маленькой студии, и вместо студенческой мечты начинающей художницы проверяет листки и следит за порядком в стенах ненавистной школы. «Ты будешь самой известной во всем мире!» — гласила сложенная вчетверо бумажка, которую крошка Эмили вместе с отцом и матерью написали в одну из Рождественских ночей и тут же сожгли, размешав грязный пепел в высоком стаканчике шипящего лимонада. «Твои картины будут на самых знаменитых выставках, и много-много людей попросят нарисовать что-нибудь для них тоже, в качестве подарка. Так что давай, Эли, не переставай мечтать и не забывай, зачем ты идешь».