Девочка-лед

— Что значит нет? — моя рука упирается в его грудь. Потому что опять сделал шаг вперед.

Я ее тут же отдергиваю. Будто ошпарилась.

— То и значит, — жмет плечом.

— Ты меня достал! — признаюсь честно и выдыхаю устало. — Что за игры? Скучно живется или что?

— Или что.

— Я серьезно, Роман, давай мы…

— Что ты сказала? — меняется в лице. Склоняется чуть ближе, нависая надо мной.

— Что? — осекаюсь на полуслове и замолкаю.

Понимаю, что сморозила не то. Точнее… назвала его вслух по имени. Это, в общем-то, случается крайне редко. Обычно я обращаюсь к нему исключительно по фамилии, зову «Птицыным», или нейтральным «ты».

— Тип на приоре, это кто? — обескураживает он меня своим вопросом вдруг. Мне итак дышать тяжело в его присутствии, а тут такое…

— Ты за мной опять следил, что ли? — спрашиваю, широко распахивая глаза.

— Вот еще! Конечно нет! — ставит руки на подоконник, по обе стороны от меня.

Его близость заставляет алеющим костром вспыхнуть мои щеки. Хочу отойти, но он возвращает меня на место, коснувшись правой рукой плеча.

— Просто видел тебя с ним. Снова. Еще раз задам свой вопрос: кто этот гопник, Лисицына?

— Никакой Илья не гопник! — начинаю злиться. И да, меня напрягают его пальцы, которые все еще стискивают плечо.

— Илья значит, — смотрит на меня задумчиво, и от этого колючего, пробирающего до самых костей взгляда — мороз ползет по коже, и мелкие волоски на теле встают дыбом. — Этот Илья, — будто выплевывает его имя, — Он тебе кто? М?

— Не твое дело! — дергаю плечом. — Отпусти!

— А — ле — на, — едва заметно качает головой.

Не отпустит. Его ладони вдруг ложатся на мою шею. Начинаю паниковать. Мне вообще не нравится то, что происходит.

— Ты… с ним? — гладит большим пальцем правой руки мое горло, и я нервно сглатываю.

— Да, — отвечаю испуганно, надеясь, что это на него подействует. Потому что глаза его сейчас будто пьяные.

— Ну это ненадолго, — говорит мне почти в самые губы.

Судорожно вдыхаю, боясь от сковавшего внутренности страха даже пошевелиться.

— Лисицына, ты где? — голос Пельш разносится по пустому актовому залу и выводит меня из состояния оцепенения практически мгновенно.

Слышу его раздосадованный, тихий мат. Резко поворачиваю голову вправо и цепляюсь за его руку в попытке оторвать ее от своей шеи.

— Отпусти, идиот! — тревожно молю я, сжимая пальцами ткань идеально выглаженной рубашки.

— Так что там завтра, м? — продолжает удерживать меня на месте, а мое сердце, которое итак до этого неистово трепыхалось под ребрами, готово выпрыгнуть из груди.

— Ничего такого важного, отпусти, она же идет прямо сюда! — прошу беспомощно.

— Раз неважно, значит увидимся на математике, — веселится он.

А шаги Элеоноры тем временем все ближе. Хорошо, хоть елка стоит в самом конце зала, и нас за ней с точностью до ста процентов не видно.

— Куда подевалась… — недоумевает Пельш и чем-то шуршит.

— Не могу я прийти, — шиплю тихо. — Отстань ты!

Но этот болван только тихо смеется, наслаждаясь нелепостью ситуации. Склоняется к шее и в какую-то секунду глубоко вдыхает запах моих волос. Я в шоке замираю и даже перестаю отпихивать его руку. Настолько поражена тем, что он делает.

— Ро-ма, отпусти… — мой голос предательски дрожит, ведь от этого его жеста совершенно неожиданно по телу ползут бешеные мурашки.

Что еще за чертовщина?

Чувствую, что он улыбается. Я же с ужасом представляю момент, когда нас поймает классный руководитель.

Как объясняться? Что она подумает, боже…

— Лисицына! — будто в подтверждение моих мыслей раздается ее окрик. Я дергаюсь. Вся трясусь, словно зайчишка. — Как сквозь землю провалилась!

— Завтра. Приходишь, — обдавая горячим дыханием, задевает ухо, едва касаясь его губами. Мне и этого достаточно, чтобы растеряться в край. Чтобы мгновенно одеревенеть.

— Элеонора Андреевна, там гирлянды, дискошар и надувных снеговиков привезли! — сообщает кто-то.

— Иду, — доносится до меня ее голос. — И вот почему опять я за это отвечаю! Неужто больше некому?

Я с облегчением вздыхаю и прикрываю глаза. Пронесло…

— Лиса, отомри, — издевается демон. — Насчет завтра ты меня услышала.

— Ты оглох, Беркутов? Я же сказала, что не могу! Да пусти ты! — рычу в бешенстве и уже почти готова разрыдаться. Потому что его ладонь скользит вдоль шеи и сжимает волосы на затылке.

Ударить в пах может? Но я отчего-то медлю.

— Завтра. В кабинете математики, — чеканит по слогам. Прижимает второй рукой за талию к себе, слегка отклоняется назад. — Ты придешь. Поняла?

Звучит как приказ. Обалдел совсем!

— Не могу, придурок ты Пернатый! У Ульяны елка в саду утром, меня завтра в школе не будет! — выдаю гневную тираду, пытаясь вырваться.

Приходится все же сказать правду. Может, до него хоть так дойдет?

— Ясно, я понял…

— Аллилуйя! — почти торжественно.

— А теперь поцелуй меня — и тогда я отпущу.

Бах-бах. Пульс в ушах частит.

— Что? — ошарашенно смотрю на него. Не моргая.

— Честно, — не шутит, но его глаза смеются. — Обещаю, Лиса. Слово тебе даю!

— Сюда заносите. Там должно быть двенадцать наборов, — командует Пельш, которая снова в зале. Слышатся еще чьи-то шаги. — Четыре снеговика. Два поменьше, два покрупнее.