Девочка-лед

Еще на шаг ближе. И вот, девчонка совсем рядом.

— Рома, давай в зал вернемся, — отчаянно просит она.

— Мне и тут хорошо, — касаюсь зудящими пальцами ее завитых волос. — Лисица… ты бы могла простить меня? За все.

— Что? — спрашивает, напряженно наблюдая за моими действиями.

— Ален… Я спать не могу. Есть не могу, — признаюсь откровенно. Не стесняясь своих чувств к ней, которые медленно убивают меня день за днем. Плевать. Пусть рассмеется мне в лицо, если захочет…

— Так надо тогда обратиться к врачу, — советует, пытаясь оставаться невозмутимой.

Глаза опять опустила. Не может почему-то долго смотреть в мои… Наверное, смущается. И это, черт возьми, так прекрасно! Так искренне и по-настоящему, что рана в груди становится только больше. Скоро там будет зияющая дыра…

— Не поможет мне врач, — склоняюсь к ее уху.

— А что болит-то? — справляется будничным тоном.

— Полый фиброзно-мышечный орган, который, функционируя как насос, обеспечивает движение крови в системе кровообращения.

Позволяю себе коснуться губами тонкой кожи. Легонько, дабы не спугнуть.

— Ааа? — дергается и не понимающе переспрашивает дрогнувшим голосом.

Видимо, есть надежда на то, что не я один сейчас плохо соображаю…

— Сердце болит, Лисицына, сердце, — поясняю тихо и, не удержавшись, жарко целую ее в шею, притягивая неожиданно вспотевшими ладонями за талию к себе.

— Каааардиолог нужен, — шумно выдыхает и замирает. Хватается пальчиками за рубашку, сгребая ткань в кулак. Снова робко пытается отодвинуть от себя.

— Это не лечится, Лисицына, — выношу диагноз почти шепотом, дурея от мурашек, что бегут по ее коже. — Платье это еще твое… Как контрольный в голову. Ты меня добить им решила, м?

— Нннет, — вздрагивает, когда я сжимаю ее хрупкое тело в своих руках чуть сильнее.

Не раздавить бы… Худенькая до невозможного. Вообще, что ли, не питается?

— Да-да, — глубоко вдыхаю аромат ее волос. Дорвался… А то ходил как маньяк за ней по пятам, украдкой улавливая запах, что щекочет ноздри.

Честно говоря, увидел ее в зале, и аж поплохело. Воздух из легких вышибло как будто. Это ж смотреть невыносимо, чуть не ослеп. А еще захотелось отобрать у Юнусова пиджак и срочно надеть его на Лисицыну.

Н-да… сдвиг по фазе.

— Ро…ма, отпусти, пожалуйста, — звучит практически как мольба, но не так уж она и протестует…

— Извини, не могу, — отодвигаюсь, чтобы дать ей возможность немного успокоиться, однако пальцы все равно меня не слушаются. Тянутся к ее лицу. Оглаживают скулу, опускаются ниже к губам.

— Что значит не могу? — спрашивает испуганно, не размыкая век.

А я все смотрю. Смотрю на нее — и внутри целый ураган неистовый поднимается.

Когда ж меня так затянуло безбожно…

— То и значит. Не могу и все тут, — жму плечом. — На этот раз, Ален, тебе придется меня поцеловать. Смирись уже.

— Еще чего, — отворачивается влево, вспыхивая как маков цвет. Клянусь, даже в полутьме это замечаю.

— Я хочу… — порывисто прижимаюсь губами к ее виску.

— А я нет, — упрямится девчонка. Вся трясется.

Что ж, ожидаемо, Рома. Реакция вполне предсказуема, но сказать, что меня не задевает ее поведение — значит солгать. Еще как задевает.

— Лиса, — вымучено выдыхаю в ее волосы.

У меня крыша едет, а она по-прежнему холодна…

— Моя девочка-лед, — шепчу едва слышно, и пальцы скользят по ее рукам вниз.

— Ром, я…

— Слышишь, как оно стучит? — прижимаю ее ладошку к своей груди. — Это из-за тебя. Мне покоя нет. Не понимаешь, да?

Смотрит на меня шокировано. Ну что поделать, если слова вырываются сами собой.

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Хочу, чтобы ты мне доверяла, — кладу руки на ее шею, смотрю на полуоткрытые губы.

Умереть можно, ей богу… И ведь впервые за свою жизнь я не могу получить от девчонки то, что хочу.

— Поцелуй меня, Ален, — повторяю настойчиво, беру ее дрожащие пальчики в свою ладонь.

— Рома, — качает головой растерянно, беспомощно стреляет глазами по сторонам. — Я… не могу.

Вот же противная!

— Почему это? — склоняюсь ближе к ее лицу, замирая в опасной для обоих близости. Для нее — потому что боится. Для меня — потому что точно понесет…

— Не умею…

Вот щас у меня разрыв аорты чуть не произошел.

— Чего? — переспрашиваю шокировано.

Может, я не так понял?

Лисицына возводит глаза к потолку и трепыхается как птичка колибри в моих руках.

— Погоди-ка, что ты только что сказала? — переспрашиваю, улыбаясь, как полный кретин.

— Так тебе не к кардиологу! К отоларингологу надо! — злится, ядовито выплевывая. — Уши проверить.

Это что же получается…

Понимание обрушивается на меня как снежная лавина на город, расположенный у подножия горы.

То есть Лисицу до меня никто не целовал? Так это ж многое объясняет!

— Я тут значит места себе не нахожу, — прищуриваюсь, — а причина-то и не во мне оказывается вовсе.

— Отстань! — смущается она. — Замолчи, пожалуйста.

Вот это да… Так бывает вообще в наше время? Да я прямо самому себе завидую!

В коридоре слышится какой-то шум. Распахивается дверь, ударяясь о стену.

— Ален…

— Исчезни, Князев, — бросаю через плечо сердито, но этот олень северный меня, кажется, не слышит.

— Алена, все нормально? — игнорирует мое присутствие. Всматривается в темноту.