Девочка моя, или Одна кровь на двоих

– Куда ж тебя несет, милая, да еще беременную! Москву всю эвакуируют, бои идут в Подмосковье, а ты в пекло, да еще с дитем в животе! Муж, поди, не обрадуется, расстроится!

– Ничего, мне с ним рядом спокойнее.

А ночью у нее начались схватки. И она металась, кричала, теряла сознание. На какой-то станции роженицу сняли с поезда. Когда роженицу выносили по неудобным крутым ступенькам вагона, в суматохе уронили ее дамскую сумочку, которая плюхнулась в единственную лужу только что слитого из вагона не то кипятка, не то какой-то жидкости, растопившей снег и наледь на перроне. И санитарка, перехватывая поудобней девушку под руку, наступила кирзовым солдатским сапогом в эту лужицу на выпавшие из сумочки документы.

Пока суетились, укладывали женщину на носилки, документы раскисали в замерзающей жиже. Их подобрали, но прочитать расползшиеся чернильные разводы было невозможно – ничего, ни фамилии, ни адреса. Осталась только маленькая фотография и имя – Лиза, которое сказала врачам сердобольная пожилая попутчица.

Молодая женщина родила здоровенького мальчика, крепенького, крупного, хоть и недоношенного, который кричал недовольным баском, сжимая кулачочки. Он родился в тот момент, когда диктор Левитан передавал по радио сообщение о победе советских войск под Москвой, разбивших вражеские армии, и его голос, громко, торжественно разносившийся по всему роддому, слился с криком родившегося мальчика.

– Ишь ты какой у нас здесь парень! – восхитилась акушерка, принявшая кричащего ребенка. – Победный парень!

Так и стал мальчик Федором Победным.

А его мама умерла, не доехав до Москвы, мужа и родных всего несколько часов. Возможно, отец и разыскал бы его, но война, перемешавшая жизни и судьбы, отобрала у него родных, близких и его настоящую фамилию.

Да-а! Что это его потянуло на семейные истории?

«Надо родителям позвонить, как они там? Раз уж об отце вспомнил!»

И не позвонил.

Мать сразу услышит по его голосу, как бы он ни хорохорился, что с сыном что-то не так, начнет выпытывать, распереживается, примчится спасать-выручать, подняв отца по «тревоге».

Нет уж! Пусть себе спокойно поживают на своей Николиной Горе, чего их тревожить понапрасну! Он отойдет немного, тогда уж и позвонит, а лучше съездит!

Верный и бдительный начальник его службы безопасности Осип, как чуткий барометр, улавливал приближение этих Диминых настроений и усталости.

Обычно незаметный в рабочей каждодневной рутине, в такие моменты он всегда оказывался рядом и старался не отходить, заранее зная, какими выкрутасами могут грозить эти настроения Дмитрия Федоровича его службе безопасности – мог разогнать охрану и рвануть неизвестно куда сам за рулем или что еще похлеще выкинуть!

Всякое бывало!

Дмитрию Федоровичу можно было и не прислушиваться к себе и своим настроениям: если Осип находился поблизости и держал его в поле зрения – считай, диагноз поставлен!

Осипа Игнатьевича, носившего предостерегающе-замысловатую фамилию Меч, Дмитрий разыскал сам, когда на его трудно рожденную, пребывающую в юношеском освоении мира фирму произошел первый, действительно серьезный «наезд». Правда, и в дела он влез непростые – дележка жирного куска, обесцененного и позабытого до поры государством, которому в ту пору было не до своих богатств – правители делили кресла и боролись за власть. Но дальновидные шустрые ребятки вроде Дмитрия Победного цену, значимость и перспективы таких кусков понимали и бились за них в прямом смысле не на жизнь, а на смерть.

До этого с многочисленными локальными неприятностями и разборками Дмитрию и его тогдашним друзьям-партнерам удавалось справляться самим, но здесь случай оказался не тот и масштабы со-о-овсем иные.

С Осипом его в далекие времена севастопольского юношества познакомил папенька одноклассника, морской офицер, имевший какое-то отношение к секретным подразделениям. А Осип Игнатьевич Меч был как раз засекреченным-перезасекреченным до невозможности и испуга офицером-инструктором спецотряда морской разведки или чего-то там террористически-специального под всеми наивозможнейшими грифами и печатями.

Вся эта официальная лабуда мало интересовала пацанов – главное, что молодой (всего на пять лет старше), улыбчивый, здоровенный красавец-весельчак, сокрушитель женских сердец, холостяк по убеждению, а заодно и по требованию партии взялся обучать мальчишек подводному экстремальному плаванию с аквалангами и без них, а также некоторым запрещенным приемам (явная мелочовка из того, что умел и знал и чем владел сам).

Они сдружились, насколько можно было сдружиться с человеком такого уровня значимости и официально-документальным отсутствием в переписи населения страны.

И именно о нем вспомнил Победный, когда его приперло всерьез. И понимая, что разыскать Осипа нереально, имея минимум надежды, все же рванул с балтийских берегов в «самостийную» уже тогда до бескрайности Украину. В Севастополь.