Девочка на войне

«Алла-а-а-а-а-аху акбар», – раздался азан, когда мы проезжали мимо мечети на задворках столицы. В Загребе мечетей не было или, по крайней мере, о себе они не заявляли, поэтому я приоткрыла окно и всю дорогу впитывала загадочный надсадный призыв муэдзина. Рахела это все проспала, и я выглянула из-за спинки сиденья понаблюдать, как поднимается и опадает у нее грудь.

В Сараево все были на взводе, предчувствия и тревога были почти осязаемы. До Боснии война еще не добралась, и смутный силуэт замершего в ожидании города выглядел знакомо, хотя напоминал скорее отголосок сновидения, чем место, где я когда-то жила. Мы проехали по центру, мимо плавных линий куполов мечетей и рваных очертаний остроугольных югославских небоскребов. И все-таки Сараево и его обитатели походили на жителей Загреба, только слегка повеселевших. Рынок Mapкале еще не приобрел свою печальную известность, и здание парламента стояло крепеньким кубиком, хотя в итоге именно здешнее кровопролитие, а не хорватское, привлекло внимание международного сообщества. Я глазела через заднее стекло на детей моего возраста, гонявших в уличную версию бейсбола, и, вспомнив нашу войнушку и схватки за велогенератор, подумала: вдруг то, что для меня уже в порядке вещей, все же не совсем обычное дело?

Мать водила пальцем по бумаге с картой проезда, и отец петлял по переулкам согласно ее указаниям.

– Вот оно! – вдруг вскрикнула она, и отец припарковался на краю тротуара, чтобы не мешать проезжим машинам на узенькой улочке.

Я опознала эмблему «Медимиссии», в броской красно-серой гамме, прилаженную на углу бетонного здания. Вцепившись в Рахелу, мать понеслась через улицу, даже не посмотрев по сторонам.

– Закрой машину, – скомандовал отец, кинув мне ключи, и нырнул под низкую притолоку.

В приемной складывалось впечатление, что раньше в этой комнате все было иначе, прежде чем ее впопыхах переделали под врачебный кабинет. Ковер был весь в пятнах, пластиковая обивка на стульях – вся затверделая и в трещинах. Пахло антисептиком и подгнившими фруктами. Но даже так тут все выглядело официальнее, чем в перекроенной под клинику гостиной, где мы были в Словении, и формальность эта несколько утешала. Вот только Рахелу трясло в лихорадке, и медсестра взяла ее у матери и отнесла в смотровую. Вскоре доктор Карсон, врач с невыносимо белыми зубами и в халате под стать, показалась из задней двери и провела нас внутрь.

– Рада снова вас видеть, – сказала она.

Ей никто не ответил.

Когда мы пришли в кабинет, Рахела уже лежала на кушетке, стянутая ремнями, а из носа у нее торчала пластиковая трубка, и еще одна из ноги. Грудь и губы у нее шевелились, как если бы она плакала, но слышали мы лишь слабый отголосок прежних отчаянных завываний. Я отщипнула от кушетки кусочек бумаги и смяла в шарик.

– Ну что, переворачиваем, – сказала медсестра.

– Что происходит? – спросила мать у врача.

Медсестра перекатила Рахелу на живот и заново затянула ремни у нее на руках и ногах.

– Нужно сделать люмбальную пункцию и проверить на бактериальную инфекцию, – ответила доктор Карсон на стерильном, но уже подтянутом хорватском.

Она нацепила латексные перчатки, на подносе рядом поблескивала длинная игла.

– Люмбальную? – переспросила мать. – Вы ей иголкой позвоночник будете колоть?

Она ринулась было к Рахеле, но отец схватил ее за локоть, пригвоздив к стене, и стал что-то нашептывать, только я уже не слышала что.

Мать завопила. За иглой следить было легче. Я развернула бумажку и стала рвать ее на мелкие кусочки, посыпавшиеся на пол.

Отец насильно усадил мать на один-единственный стул в кабинете. Врачи перевернули Рахелу обратно, вкололи ей обезболивающее и дали пустышку. Впервые за полгода ей полегчало.

– Итак, – начала доктор Карсон, положив руку матери на плечо.

Мне показалось, на долю секунды на лице ее мелькнуло выражение грусти, но тут же рассеялось.

– Вот бумаги на транспортировку Рахелы в детскую больницу Филадельфии. Там одни из лучших мировых специалистов по почечной недостаточности в педиатрии. Посадим ее на самолет, как только состояние стабилизируется.

Доктор Карсон показала на вторую стопку документов на столе.

– А тут соглашение на передачу приемной семье.

Отец поднял глаза на мать, но та опустила взгляд.

– Приемная семья? Дияна, что она такое говорит?

Доктор Карсон звякнула мелочью в кармане халата.

– Ваша жена меня уведомила, что в визах вам отказали. Все верно? – спросила она, выдержав паузу, чтобы отец подтвердил информацию.

Он не ответил.

– Рахелу по прибытии в больницу поместят в палату интенсивной терапии. – Доктор Карсон набирала скорость, прибегнув к самому профессиональному тону из всех, что мы от нее слышали. – Однако после оказания неотложной помощи предстоит еще амбулаторное лечение, еженедельный диализ и осмотр врача.

– Амбулаторное?

– Рахела поживет у добровольцев на экстренное усыновление, пока не завершит курс лечения в клинике. Можете не сомневаться, «Медимиссия» проверяет все приемные семьи на благонадежность…

– Я думал, вы ее просто подлечите! Подлечите и вернете домой!