Девочка на войне

Но прежде чем отец ответил, процессия остановилась. Мы вышли на поляну, где столпилось столько солдат, что их берцы вытоптали всю зелень, оставив лишь грязь да гниющие желуди. Впереди показались следы затушенного костра и большущая яма.

Кто-то позади меня закричал. Один из маляров рванул было обратно на дорогу, но из-за связанных за спиной рук с трудом справлялся со своим телом. Солдат его быстро перехватил, и после смачного удара винтовкой по ногам мужчина упал на колени. Солдат схватил его за волосы и стал мотать его голову туда-сюда, неестественно выворачивая ее, после чего опять швырнул на землю. Мужчина повалился в грязь, а солдат смахнул с руки клок волос и, замахнувшись прикладом, отвесил короткий удар по затылку. Кровь – текучая – и пробоина на месте кости.

– Еще желающие? – спросил солдат.

Зубы у него были почернелые.

Солдаты поставили нас в ряд по одному. Они толкали и пихали нас. Если замешкается кто-то, лупили. Шеренгу растянули ровнехонько по краю ямы.

В самом начале звук от калаша даже на выстрел был не похож. Скорее на хохот. Все так и ахнули, когда тело первой жертвы завалилось и упало вниз, в пустоту. На пару секунд, на целую минуту даже, все замерло. Потом еще выстрел, и соседний мужчина – очередной маляр – рухнул следом.

Став свидетелями смерти этих двоих, остальные узнали две вещи: убивать нас будут медленно и слева направо. Не самый продуктивный метод убийства. Но и не самый бесполезный. Отличное стрельбище для новобранцев. В неспешном темпе, чтобы заключенные помучались. И без лишней грязи. Разве что кровища везде. Зато падали сразу в могилу, а это уже полдела.

Отец посмотрел вниз на меня, потом снова влево, на мать. Рот у него скривился, когда он оторвал взгляд от нее и заговорил со мной сбивчивым шепотом:

– Ана… Ана, послушай меня.

Выстрел.

– Давай сыграем в одну игру, хорошо? Как обмануть надзирателей. – Выстрел. – Они же в стельку пьяные, тут все просто, только слушай внимательно. Тебе нужно всего лишь встать рядом со мной, как можно ближе. – Выстрел. – А когда я упаду в яму, ты упадешь одновременно со мной. Просто закрой глаза и держи тело ровно. – Выстрел. – Но если мы не упадем одновременно, ничего не выйдет, поняла? – Еще выстрел. – Понимаешь меня? Нет! На меня не смотри.

Я вообще не понимала, что тут творится и как мы обхитрим надзирателей, чтобы в нас не стреляли. Но отец так убежденно говорил, что мы спасемся, если упадем одновременно, а он всегда оказывался прав.

– А мама тоже вместе с нами упадет?

Выстрел.

– Нет, она… – Голос у отца сорвался. – Она прыгнет первой.

Я оглянулась на мать и проследила за взглядом отца, который смотрел на нее, будто в глазах его что-то погасло.

– Ана! – Отец перешел на резкий, исступленный шепот. – Слушай меня. Когда мы упадем, ты должна лежать не шелохнувшись, пока сверху все не затихнет. И тогда уже мы вместе выберемся. Поняла? Главное, помни…

Еще один выстрел. Мать покачнулась на кромке слякотной котловины. Алый шарик выступил у нее в уголке губ и струйкой пополз к подбородку. Она словно спорхнула вниз, как если бы сама нарочно прыгнула, и приземлилась неслышно, без глухого звука удара, как другие.

Я непроизвольно завопила, осознав, что случилось. Еще выстрел, в этот раз прокатившийся эхом. Я выждала, проследив за отцом, потом задержала дыхание и повалилась вниз.

Было темно и липко, пахло потом и мочой. Я повернула голову, чтобы было чем дышать. Ноги мне придавило чем-то тяжелым, но я как будто отделилась от тела и не могла пошевелиться. Я сосредоточилась на краешке своей когда-то белоснежной футболки, пропитывавшейся чужой кровью. Раньше я думала, что языки – как шифры, и стоит выучить чужой алфавит, как можно будет преобразовать слова обратно на родной язык, во что-то узнаваемое. Но кровь образовала узор, словно карту к осмыслению всего, и я вдруг разом поняла, в чем разница. Поняла, как одна семья заканчивала в яме, а другую преспокойно пропускали, поняла, что различие между сербами и хорватами далеко не ограничивалось написанием букв. Я поняла и смысл бомбежки, и зачем мы днем просиживали на полу в квартире с затянутыми черной тканью окнами, а ночи коротали в бетонных стенах. Я поняла: отец уже не встанет. И я ждала. Голова опустела, перед глазами все шло кругом, а веки отяжелели. Очнулась я от вони затхлого страха и зачаточного разложения.

– Не парьтесь. Пригоним из Оброваца бульдозер, – сказал солдатам командир.

Тела вокруг меня уже холодели и на ощупь, как всякая мертвая плоть, стали напоминать мастику. Кровь стучала у меня в ушах, к горлу подступала паника. Но солдаты последовали приказу, и я слушала, как затихают их шаги, а потом и эхо от шагов. Я лежала неподвижно, пока не убедила себя, что услышала, как они заводят джипы.

– Tata, – позвала я.

Я уже знала, но все равно подвинулась к нему и подпихнула плечом его плечо.

– Проснись.

Он лежал, плотно зажмурив глаза, как будто вел обратный отсчет на игру в прятки, только весь в крови – на шее, на губах, в ушах.

– Проснись!