Девочка на войне

– Мы всего пару часов как оттуда, – ответил отец, но я заметила, как он украдкой глянул на часы. – Все обойдется.

Прошел час, затем второй, мы проехали повороты на Книн и Ервеник. Навстречу пронесся пикап и мигнул нам фарами.

– Помедленней. Похоже, впереди полиция, – сказала мать.

Отец притормозил, но тут появилась вторая машина, и эта уже ехала гораздо быстрей, а водитель, проезжая мимо, изо всех сил жал на клаксон.

– Может, лучше развернемся?

– Тут негде развернуться, – оглянувшись, отозвался отец.

Но стоило нам выехать за поворот, как впереди показалась застава.

– Черт. Черт.

Я подсела поближе и привалилась головой на подголовник водительского сиденья, чтобы как следует все рассмотреть. Посреди дороги собралась орава бородачей: они галдели и гоготали. Одеты они были в разнородную спецовку защитного цвета с патронташем через плечо и нашивками в виде черепа над перекрещенными саблями. Они срубили большущее дерево и перекрыли путь по нашей полосе. А вторую полосу перегородили мешками с песком.

– Объехать никак не получится? – спросила мать. – Скажи, что нам бы просто добраться домой.

Двое мужчин отделились от группы и стали вразнобой махать руками в нашу сторону.

– Черт.

– Ладно, просто съедем на обочину!

– Мама, что происходит? – спросила я.

– Ничего, доченька, просто на минутку остановимся.

– Мама…

– Просто сядь на место, Ана.

Отец приоткрыл окно, и к нам, пошатываясь, подошел один из солдат. Глаза его блестели так же, как и солнечный блик на бутылке с водкой у него в руке. В другой же он держал АК-47. Приклад был помечен советской печатью, а подсохшие чернильные потеки походили на дорожки слез.

– В чем дело? – заговорил с ним отец.

– Ваши документы, – заплетающимся языком ответил солдат.

Мать полезла в бардачок за паспортами, и лица у родителей помертвели. Выдав солдату наши паспорта, мы снабдили его сильнейшим оружием против нас: нашими именами. Вернее, фамилиями, которые несли в себе бремя потомственности, этнической принадлежности.

– У нас ребенок, – заговорил отец. – Мы просто едем домой.

– Юрич? – вслух прочитал солдат.

Родители умолкли. Солдат поудобней перехватил автомат и обернулся.

– Imamo Hrvate![5] – крикнул он через плечо.

Hrvati. Хорваты. Хоть он и был в стельку пьян, в голосе его все же послышалась нотка отвращения. К машине подошел второй солдат и приставил дуло автомата к мягкой коже на шее отца.

– Всем на выход, – рявкнул он.

Затем обернулся к товарищам:

– Зовите сюда остальных.

– Мама, где мы…

– Я не знаю, Ана. Просто молчи. Может, обыскать нас хотят.

Машина качнулась на заржавелых рессорах, и мы вышли наружу. Вдоль обочины выстроился целый ряд машин. Поодаль, на островке пожухлой травы, сбились в кучку и нервно переминались пленные гражданские. Я уставилась на них, пытаясь хоть с кем-нибудь встретиться взглядом, но тщетно. Из ступора меня вывел солдат, ткнувший мне в спину автоматом так, что хребет передернуло от боли.

– Tata! – вскрикнула я, пока первый солдат обвязывал мне запястья толстым слоем колючей проволоки.

Солдат хохотнул, дыхнув на меня алкоголем. Простокваша всколыхнулась у меня в желудке.

– Да пошли вы! Все вы! – крикнул отец, порываясь выпутаться из колючей проволоки.

Солдат, стоявший позади отца, ударил его под колено стволом калаша. Нога как-то странно вывихнулась, и по штанине сзади хлынула кровь. Отец затих.

Я подбежала к нему и, прижавшись головой к его бедру, непроизвольно потянулась взять его за руку, но проволока впилась мне в запястья.

– Мы справимся, – сказал он смягчившимся голосом. – Только давай держаться вместе.

Мать рядом с ним трясло мелкой дрожью, даже несмотря на пальто. Свою куртку я забыла в машине, но почему-то холода не ощущала.

Осознание того, что родителям не чужды боль и страх, перепугало меня хуже любых чужаков. Паника хлынула бурной рекой: они отнимут нашу машину, нас самих изобьют, а потом отправят в лагеря. Солдаты согнали пленников в кучу: нескольких мужчин, одетых в малярные комбинезоны и старавшихся сохранять невозмутимость, парочку подростков, которые порывались коснуться друг друга, но отшатывались, стоило колючей проволоке впиться в кожу, женщину с потеком крови на бедре, старика с седой щетиной в черных потертых ортопедических туфлях. Кого-то еще.

– Hajde! Вперед! – рявкнул командир солдат.

И сам заковылял в сторону леса, окаймлявшего дорогу.

Я сосредоточенно старалась не шевелить запястьями в колючей проволоке и смотрела под ноги, с каждым шагом утопавшие в подлеске. Как ребенок городской, я никогда не бывала в лесу. Оттуда веяло холодом и сыростью, прямо как из подвала нашей высотки. Стелющийся по земле кустарник будто бы цеплялся за мои кроссовки. Я вспомнила Стрибора с его царством, и мне ужасно захотелось отыскать крупицу магии в дупле, какую-нибудь чудодейственную лазейку к спасению. Мы все дальше углублялись в лес, и мгла заглатывала полуденный свет.

– Tata, – прошептала я. – Почему тут так темно?