Девочка на войне

Я отдала ей на руки Рахелу, и мы пошли в ванную, где перебинтовали ей ногу, и Лора ничего не стала говорить, только весь оставшийся день смотрела на меня и улыбалась, словно гадала, поняла я, что сказала, или нет. Я все прекрасно понимала, да и взять свои слова назад уже не вышло бы, как ни крути. Но потом, на протяжении долгих лет, каждый раз, когда я говорила «мама» или «папа», в голове всплывал беззвучный префикс «американский». Они мне приходились родителями американскими, и это разграничение как будто не давало мне забыть прежнюю пару родителей, брошенных мною в лесу.

– Не знала, что ты собиралась заехать домой. А я как раз из города. Могла бы и тебя встретить с поезда.

– Мне хотелось прогуляться.

– Ох, мамочки, чуть не забыла. Как выступила-то?

– Выступила? Где? – спросила Рахела.

– Ана выступала в ООН с очень важным докладом, – ответила Лора.

– Расскажи, расскажи! Ты же сфоткалась?

– Как с докладом выступаю, что ли? Нет. Подумаешь, большое дело.

– Вот были б руки подлинней, – сказала Рахела.

– Чего?

– Тогда могла бы сама себя снять на камеру.

– Она бы все равно не стала, нет чтобы хоть раз порадовать мать, – с напускным раздражением фыркнула Лора.

– Могу дать на память мой бейджик.

Я выудила из кармана скомканный гостевой пропуск.

– Мне выбирать не приходится, – вздохнула Лора и повесила его на холодильник.

В обед мы все встретились с Джеком и пошли за пиццей и в боулинг.

– Как тебя домой-то занесло, дочурка?

– Просто заглянуть к вам хотела.

– Ты же не забыл, Ана сегодня выступала с тем самым докладом, – сказала Лора.

– Помню я, – ответил Джек.

Он сгреб меня в охапку, и мне стало приятно, что в его объятиях я навсегда так и останусь маленькой.

– Как вообще прошло?

– Странновато, – ответила я.

– Санкций на тебя не наложили? Сейчас на всех подряд накладывают санкции.

– Я на тебя такие санкции наложу, только попробуй откажись играть, – пригрозила Рахела, втиснувшись на скамью между нами.

– На удивление правильно вставила слово, – отметила я.

На электронном табло Джек записал нас как персонажей из фильма «Таксист», и мы ужасно играли, вовсю хохотали, и на пару часов я отодвинула все остальное на задний план.

Но перед сном – совсем другое дело. Первые месяцы в Америке я пыталась в принципе не спать, лишь бы отбиться от кошмаров. Я сидела на страже и переживала, как бы кто не вломился и не зарезал Джека с Лорой. А когда решалась все-таки поддаться дремоте, у меня никак не выходило удобно устроиться. Пружинная сетка с матрасом разительно отличались от подушек на диване в Загребе, спина все время ныла, и я ворочалась под простынями.

Чаще всего я сдавалась и на цыпочках спускалась по лестнице, минуя кухню, в гостиную, где Джек обычно бренчал на гитаре. Когда я появлялась в проеме, он вздыхал и кивал головой, мол, заходи, садись. Рядом на спинке кресла висел полосатый плед, и я его стаскивала и волочила за собой на диван. А Джек все играл и легонько покачивался, будто сам себя утешал.

Весной по вечерам он прислонял гитару к дивану и включал по телевизору бейсбол. Болел он за «Метc» – рудиментарное увлечение с детских времен, проведенных за игрой в итальянском районе Ньюарка. Мы смотрели, выключив звук, и Джек перечислял мне имена игроков с их показателями отбивания и объяснял про фолы, страйки и дабл-плеи.

Если я что-то недопонимала, он повторял и прекращал объяснения, если видел, что я уже не перевариваю; он был рад и просто молча посидеть перед мигающим экраном телевизора. Бейсбольный сленг проник в мой словарный запас, и хотя я понимала, что Джеку для счастья болтовня не нужна, благодаря беседам о специфике игры я стала лучше понимать английский. Бейсбол меня успокаивал; каждая ситуация и каждая ошибка имели соответствующие последствия, любой поворот событий определялся сводом правил, которые я могла затвердить наизусть. Я думала, отцу бы наверняка понравилась эта игра с ее неспешным темпом бросков и отбиваний, ритмичных, как тихий напев, а развитие событий в иннингах – словно сказка на ночь.

А когда «Метc» неизбежно проигрывали, Джек выключал телевизор и опять, раскачиваясь, принимался бренчать. Я ложилась, прижимаясь ухом к кожаной обивке дивана, и выравнивала дыхание в такт отцовской музыке.

Хотя сейчас еще был не сезон, да и слишком поздно для бейсбола и Джек наверняка уже спал, я до последнего пыталась переждать эти тревожные часы без сна, пока меня не затянуло в ночные кошмары.

– Ну как ты, хорошо спала? – спросила Лора наутро.

– Кошмар приснился.

– Так и подумала, что это ты кричала.

– Говорила во сне.

В детстве я по нескольку раз на неделе будила ее таким образом.

– А в университете тоже такое бывает?

– Слава богу, нет.

– Точно не хочешь ни о чем поговорить? Ты ведь так и не рассказывала, как там все прошло в ООН.

– Давай не будем, – отрезала я, хотя мне самой противно стало от презрительного тона в собственном голосе. – Пойду погуляю.