На протяжении остального часа тётя порхала по квартире, и сквозь тонкие двери Белла могла слышать, как постукивают её каблучки по деревянным плитам, пока не раздавался звонок и не приходила миссис Каллен — в 9.00, ни раньше и не позже.
Тётушка перекидывалась с ней парой фраз и убегала на курсы шитья вплоть до самого вечера, ведь после курсов, она несомненно захочет зайти к соседям на чай.
Только тогда Белла могла спокойно выйти к милой женщине, в очередной раз соврать, что она завтракала и, обхватив холодную руку, направиться во дворик — слушать о том, что происходит в мире под мягкий голос миссис Каллен, зачитывающий газету, и обсуждать прочитанное. Это странно успокаивало, ведь миссис Каллен никогда не читала плохого, хотя оно там определённо было, — Белла этого, теперь уже никогда не узнает.
Иногда, преследуя только ей известные цели, женщина переходила на французский или испанский, и шутливо зачитывала самое интересное.
— Quelque chose ne va pas, ma chère?
— Tout, — лишь угрюмо шептала Белла.
Хотя, порой она ловила себя на мысли, что говоря на иностранном, она перестаёт вновь и вновь мысленно возвращаться к прошлому — дню, когда всё пошло не так. Поэтому она старалась не говорить на французском. И испанском. Как-то миссис Каллен пронюхала, что Белла поверхностно знает латынь (на уровне популярных молодёжью и учебником зельеварения фраз) и утренние посиделки во дворике приобрели ещё более изощрённый для её мозгов характер.
Затем они вставали с, застелённой пушистым покрывалом, земли и шли в дом. На этот раз без помощи, закрепляя, отработанные днями, уже в какой-то степени машинальные действия, Белла поднималась на второй этаж, где доставала исписанные ручкой листы. Миссис Каллен всегда хвалила девушку, хотя вторая сильно сомневалась, что у неё есть вообще какой-либо прогресс в этом деле — писать не глядя было сложно.
В одиннадцать приходил мистер Каллен и проверял её состояние, осматривая ещё красные заживающие шрамы (самый большой из них, под ребром, следствие пневмоторакса, был особенно ему важен), что-то записывал в блокнот и долго светил в глаза фонариком.
Ей так сказали, потому что Белла всё ещё не видела ничего.
После они спускались на кухню, где миссис Каллен готовила обед — Белла была не уверена, что это входит в её обязанности, но спросить так и не решилась, — а Поттер слушала играющую по радио музыку. Телевизор женщина никогда не включала, и у Беллы были свои подозрения почему.
— …Отлично, что насчёт… допустим Северной Каролины?
— Эм, Уолтер Рэли? — девушка беспомощно приподняла брови, выступившие над тёмными очками. — Нет, серьёзно, это ужасно.
Эсми рассмеялась, наливая горячий чай в кружку:
— Ты почти права, только он Роли, — Белла слушала как женщина присела напротив, пододвигая к ней тарелку с индейкой. — В действительности, это наверное единственное имя, которое тебе стоит знать оттуда. Что насчёт девиза?
— Esse quam videri. Быть, чем казаться, — Белла помнила, как однажды Рон нацарапал эту надпись на двери, ведущей в подземелья. Он, должно быть, до сих пор считает, что уделал Малфоя.
— Верно, а теперь, прошу к столу.
— Вот и отлично, — Белла почти застонала, когда долгожданная пища коснулась её рта, и буквально почувствовала внимательный взгляд миссис Каллен. — Вы не едите?
— Я поела дома, и, если честно, я на диете.
— Оу, ясно. В смысле, уверена, что вам ни к чему, но мои слова прозвучали бы куда убедительнее, если бы я вас видела.
Послышался смешок напротив.
— Я рада, что ты начинаешь шутить на эту тему. Это хороший знак.
Белла задумалась, но затем вновь почувствовала аппетитный запах индейки, и мысли как-то сами собой улетели.
Когда часы пробивали что-то в районе трёх дня, со школы возвращался Дадли, как правило в компании какого-то друга — Белла удивилась, что они у него вообще есть, — и закрывался с ним в комнате. Поттер была готова поклясться, что миссис Каллен периодически поворачивает в сторону его комнаты голову и неодобрительно цокает. Уж почему, знать Белла не хотела.
Она вообще старалась игнорировать многие вещи на протяжении всей своей жизни и отделаться от этой нехорошей привычки так и не смогла. Ведь куда проще просто не замечать чего-то, нежели зарываться всё глубже, в полные, порой лишённые всякой надежды, беспросветные и простые истины.
Ей хватило их ещё в детстве.
Как и ромашек.
Белла могла постараться найти цветы покрасивей, могла бы обходить их стороной. Могла послушаться тётю и быть как все, даже если бы у неё так и не получилось. Она могла была пытаться на протяжении всей своей жизни. Она могла бы игнорировать эти неправильные и одновременно настолько нужные цветы, продолжая ухаживать за розами и астрами, быть для всех хорошей примерной девочкой.
Это был бы трудный путь в детстве, это бы лишило её многого сейчас.
Это дало бы ей надежду.
Но вместо этого она полюбила ромашки.
***