Вечером Володя привел уже развеселившуюся и успокоившуюся дочку домой, в пустую квартиру. Мама Варя предупредила, что ее не будет, что они с Игорьсергеичем уйдут на чей-то важный юбилей, а ключи у Нинки есть.
Нина с папой замечательно нагулялись, наелись жестких шашлыков в маленьком парковом кафе, напились ситро, потом взяли по три шарика мороженого в красивых железных вазочках. С шашлыками выбора не было — только мясной, и то непонятно из какого мяса. Продавщица им шмякнула на тарелку по четыре маленьких и неровных обгорелых куска, присыпала сверху кольцами лука, чтобы закамуфлировать это убожество, выдала два куска белого хлеба и сказала напоследок:
— Горчица на столе! И не мусорьте мне тут!
Нина с папой переглянулись и дружно засмеялись, ища свободный столик с горчицей. Мясо было вполне съедобным — жестким, но съедобным и как-то очень быстро съеденным.
— А хочешь я научу тебя делать студенческое пирожное? — спросил папа Нинку и подмигнул.
— Как это? — удивилась Нина. Кроме хлеба и горчицы, на столе больше ничего не было.
Папа усмехнулся, взял кусок хлеба и густо намазал его горчицей и посолил. Потом нагорчичил и еще один.
— На, попробуй!
Нина взяла ломоть, покрутила его перед собой, внимательно рассмотрев, понюхала и положила на тарелку. Странное это было сочетание, хлеб с горчицей. Так-то она горчицу ела, конечно, но с сосисками, например, или с бабушкиным холодцом, а чтоб вот так отдельно, как еду, чтоб на хлеб намазывать, такого еще не приходилось.
— А почему пирожное? Она ж несладкая! Сейчас же во рту начнет жечь!
— Ты попробуй! Не понравится — выплюнешь! — разрешил папа. — Когда я учился, для нас это было роскошью! Нечасто удавалось хлеб с горчицей раздобыть. Время же послевоенное было. Ну не совсем послевоенное, лет пятнадцать назад, но с едой тогда непросто было. Вот мы и придумывали всякое. Ну откуси хоть кусочек! Не понравится — я доем!
Нина взяла неприглядный бутерброд и, чуть поморщившись, боязливо откусила. Скорчила рожицу, но распробовала и закивала головой.
— Ну как? Не страшно? — весело спросил папа, уминая свой кусок. — Мне оставишь?
— Вкусно! Не дам тебе! Я мясом не наелась! Буду есть твое студенческое пирожное!
Потом они долго выбирали десерт. Выбор был большой: сливочное мороженое с вишневым вареньем и сливочное мороженое с кизиловым вареньем. Нине нравились оба варенья. Наконец взяли два разных, и папа разрешил соскрести свое кизиловое в Нинину вишневую порцию. Нина взяла, конечно, не все, папа ведь тоже сладкое любил.
Наевшись, еще пошли гулять по парку, постояли в очереди на колесо обозрения — там всегда были очереди, все хотели взглянуть на Москву с птичьего полета, а как иначе это сделать? Медленно ползли в кабинке вверх, поднимаясь над людьми, машинами, деревьями, вот уже и речка по-вечернему заблестела почти под ногами, и Крымский мост вдали показался, и дух у Нинки перехватило от такой-то красоты неимоверной. А когда оказались на самой верхотуре, то Нинка даже подумала, что если они с папой застряли бы здесь — ну, колесо бы заело или механик отошел бы на полчаса, — то это Нинку только бы обрадовало! Она все бы внимательно рассмотрела с такой орлиной высоты, повернулась бы во все стороны, изучила бы каждый уголок парка и расположение лотков с мороженым. Жаль только, что невозможно было бы понаблюдать, что за речкой во дворах происходит, слишком далеко все-таки.
Но колесо работало исправно, и механик никуда не ушел. Сделав несколько оборотов, вежливый дядька отпер дверь кабинки и выпустил папу с Ниной.
Был уже вечер, оба они устали. Когда ехали обратно на Патриаршие, Нина загрустила.
— Нинок, так хорошо побродили сегодня, почему ты не рада? — папа прижал дочку к себе.
— Не хочу домой… Мне там без тебя плохо…
— Понимаю, малыш, мне тоже очень без тебя плохо. Но ты ведь большая и все должна понимать. Мы с мамой вместе уже не будем, так сложилось. Но мы тебя очень любим, ты единственная наша дочка. Мне тоже не хочется тебя оставлять, но ничего не поделаешь. Давай, как придем, я посижу с тобой, пока не уснешь, договорились?
Нина так обрадовалась, словно это было самым важным событием за весь насыщенный день — папа уложит ее спать! Это счастье не шло в сравнение ни с колесом обозрения, ни с пахнущим бензином Платоном Ковбасой, ни даже с мороженым с двумя вареньями!
Запах в квартире застоялся, словно тут и не жил никто. Папа прошел на кухню и распахнул окно. Теплый осенний тягучий воздух нехотя проникал в квартиру, вытесняя застарелый. А вместе и с воздухом проникали приглушенные звуки Трудиного радио.
— Надо проветривать, Нинок! Смотри, как плесенью пахнет! Это же вредно для здоровья. Ты как приходишь домой, сразу открывай окна, ладно?
Папа включил газ, налил из-под крана воду в чайник и поставил кипятиться.
— Сейчас чайку попьем и пойдем укладываться, хорошо, малыш?
— Посиди только со мной подольше… Ну пожалуйста… Подожди, пока я засну, ладно? Я не люблю засыпать, мне страшно одной…
— Ты же уже большая девочка, чего тебе бояться?
Папа улыбнулся и потрепал дочку по голове.