Девочка с Патриарших

Может, тогда ушел бы этот жуткий страх, стань все известно. Чего он добивается? Ему что-то нужно? Он же видит, что через решетку не пролезть, а дверь заперта. И чего он тогда ходит? А вдруг и в соседнем доме так ходил мужик, прежде чем обокрасть? Высматривал, примеривался, а потом раз — и все вынес? «Ну а что у нас-то выносить? Ничего особенного нет: ни картин, ни вещей дорогих, разве что Брокгауз с Ефроном в золотых обрезах! — Но тут Нина даже привстала на кровати от этой крамольной мысли, — нет, книги ни за что не отдам!»

Вскоре она заснула, наревевшись и настрадавшись за последние несколько часов. Уже совсем засыпая, услышала, как пришла мама Варя с Игорьсергеичем, и почувствовала у себя в волосах легкий мамин поцелуй.

— Спи, малышка, спокойной ночи, — раздался нежный шепот.

Ночью Нине снова приснился кошмар. Простые добрые сны, наполненные светом, стрекотом кузнечиков и пахучим лесом, ей последнее время не снились, теперь она видела только кошмары. Она проснулась от какой-то запрятанной тревоги, которая все нарастала и нарастала, а когда терпеть это стало уже невмоготу, Нина резко села на кровати и спустила ноги на пол, вскрикнув.

Весь пол был залит серым клейким киселем, который моментально обхватил тоненькие девчачьи щиколотки, не давая пошевелиться. Нина встала, качнувшись, и, примерившись, попыталась сделать шаг вперед. С трудом, но получилось. Она шла как по канату, балансируя руками, чтобы удержаться и не рухнуть в слизь. Кисель доходил почти до колен, а еще выше клубился дымок, словно Нина утопала в грозовом облаке. Она тяжело сделала еще шаг, и еще, взбудоражив облако и оживив застывший кисель.

От этого киселя чем-то странно пахло, Нина долго не могла распознать, чем именно. А потом поняла — это было похоже на то, как обдает теплым затхлым воздухом из тоннеля метро, куда только что ушел со свистом состав, воздухом чуть пыльным и немного дегтярным, как разогретые шпалы знойным летом. Она, поморщившись, сделала еще один шаг к двери. Но вдруг комната начала увеличиваться в размерах, и чтобы дойти, наконец, до коридора, Нина измоталась вконец, потратив слишком много усилий и времени.

В коридоре вонючего киселя почему-то не было, лишь густой серый туман. Нина увидела, что входная дверь чуть приоткрыта и с лестничной площадки видна полоска света. Нина сразу поняла, что в квартире кто-то есть, и этого кого-то надо обязательно найти. Ноги передвигались еле-еле и весили по целому пуду каждая. Сначала она с трудом затащила себя на кухню и увидела, что колючие кактусы в горшках ожили и о чем-то громко разговаривают на непонятном хрюкающем кактусном языке, показывая длинными острыми иголками в сторону занавешенного окна. Кроме них, на кухне никого живого не было. Нина ничему не удивилась, развернулась и поплелась обратно по серым облакам.

Маминой комнаты не нашла, только длинный-длинный темный прогорклый коридор, по которому она добрела до своей спальни, держась за стенку. Потом снова храбро вступила в кисель и почувствовала, как ноги почти моментально прилипли к полу. И вдруг резко дернулась — она явно ощутила, что теперь в комнате не одна.

Правая занавеска шевельнулась, приоткрыв черные, в скользкой грязи, солдатские сапоги, совершенно явные и почему-то не утопающие в киселе, как все остальное. Кисель отступал от них, словно был живой и побаивался подползать ближе. А Нина стояла, не двигаясь, будто снова кто-то невидимый крепко обхватил ее лодыжки.

Она не понимала, откуда появились эти сапоги, и самое главное, были ли они бесхозные или за занавеской кто-то прятался… Эта мысль застряла у нее в голове, и она поняла весь ужас своего положения: ноги приросли, а может, даже и проросли в кисель, она их совершенно не чувствовала и убежать от этого неведомого страха точно никак не смогла бы.

В это мгновение туман в комнате заклубился, словно снизу задул ветер, теплый, сильный и пахучий, словно снова пронесся дьявольский состав. Ветер резко взвился, поднял Нинино платье, обнажив худые ноги, а заодно и занавеску, под которой пряталась неясная темная фигура без лица.

Нина закричала: человек стоял к ней спиной, а сапоги были повернуты носами в комнату…

Нина проснулась от собственного крика. Подушка была мокрая, прилипшая от пота ночная рубашка неприятно холодила тело. Было еще темно, утро за окном даже и не намечалось, лишь свет фонаря привычно покачивался, оживляя тени. Нина решила больше не спать — ей не хотелось возвращаться в этот страшный сон и видеть его продолжение, а она была уверена: стоит ей заснуть, как кошмар вернется.

Она села на холодной, не успевшей высохнуть от ночного пота кровати, поджала озябшие ноги и соорудила вокруг себя сугроб из одеяла, оставив незакрытой только голову. Глаза слипались, спать хотелось безумно, но еще безумнее было возвращаться в тот дьявольский кисель. Чтобы не заснуть, Нина стала читать стихи: Чуковский, Барто, Маршак и снова Чуковский, Барто…