Девочка, сошедшая с тропы (СИ)

К сожалению, вправить кости и зашить полосные раны проще, чем вылечить покалеченную память. Тем более, память человека, которого знаешь почти так же хорошо, как себя. Искаженное гримасой ненависти лицо Пита, учившего меня совсем недавно печь свой любимый хлеб, — вот настоящая пытка. Но я, по крайней мере, не сдаюсь.

Хоть кто-то из нас не должен сдаваться. Ради Пита.

Питу не становится лучше, но ведь для него толком и не делают ничего. Я могла бы стать той маленькой слабой девочкой, которую видел во мне отец, которую до сих пор чаще всего видишь ты. Никто бы не упрекнул меня за то, что я сдалась.

Но у меня нет права сдаться. У меня этого права никогда не было.

Это небольшой, но все-таки шанс. Я нашла его! И я достаточно убедительна перед всеми врачами тринадцатого дистрикта, чтобы они согласились, что это, пусть маленький и ненадежный, но все-таки шанс. Шанс на возвращение прежнего Пита. И этот шанс сработает. Я могу сегодня поспать немного больше. Особенно, если не буду думать, не убили ли тебя во Втором дистрикте за то время, что вы не выходили на связь.

Ты ранена. Но ты жива. И опять лежишь без сознания.

Когда-нибудь я стану сильной настолько, что перестану содрогаться от ужаса каждый раз, когда мне будут сообщать подобные новости. Когда-нибудь я стану сильной настолько, что без эмоций буду всматриваться в твое спокойное лицо в обрамлении проводов. Но тогда я перестану быть собой, а стану просто машиной для помощи людям.

Жаль, что в твоей палате стулья для посетителей совсем не предназначены для сна. Мне предстоит провести рядом с тобой не одну ночь и плевать я хотела на то, что мне не разрешат это сделать.

К счастью, на свадьбе ты уже можешь танцевать. А Пит сумел до свадьбы разукрасить торт! Ты даже не представляешь, сколько усилий, причем не только с его стороны, потребовали самые простые действия. Когда-нибудь я опять буду любоваться тем, как он превращает любой торт в произведение искусства. Помнишь, я часто просила тебя пойти со мной к пекарне? Я даже представить себе не могла, каков вкус многослойных кремовых башен, занимающих все витрины. Я звала тебя ради него.

И сейчас я горжусь им. Я горжусь собой. Он начинает с малого и ему предстоит бесконечно долгий путь, но он идет в правильном направлении.

К тебе, Китнисс. Он всегда идет к тебе.

Почему ты опять сбегаешь, Китнисс? Ты даже не осознаешь, как рушишь то хрупкое равновесие, которое мне с таким трудом удалось восстановить! И даже если я начну говорить тебе об этом, ты не услышишь. Я не пытаюсь убедить тебя, тебе сейчас очень тяжело. Но почему ты настолько погружена в себя, настолько эгоистична по отношению к Питу? Он нужен тебе так же сильно, как и ты нужна ему. Почему же ты опять сбегаешь от него?

У меня нет ответа.

Когда ты не разговариваешь со мной, со мной разговаривает Плутарх.

Мне не нравится Плутарх. Он — опасный человек. Но он дал мне эту книгу, он спас тебя с Арены и мне просто не к кому больше идти. Даже к Хеймитчу я не могу пойти. Только Плутарх почему-то воспринимает меня как взрослую. Возможно, ему просто нужно что-то от меня. Или что-то понадобится в дальнейшем. Но пока он отвечает на мои вопросы максимально честно.

И он рассказывает мне, почему ты начала интенсивные тренировки, почему практически перестала быть рядом с нами. Он пытается даже выгородить тебя в твоем нежелании рассказать нам правду!

А еще он обещает мне, что тебе ничего не грозит там.

И хвалит меня за успехи, которых я достигла здесь. С Питом. С учебой.

Я не верю почти ни одному его слову.

Даже если тебя действительно не отправят на передовую, уверена, ты найдешь способ опять оказаться в гуще событий. А гуща событий всегда предполагает смертельную опасность. Ты вляпываешься в нее по собственной воле, не думая о тех, кто будет волноваться за тебя.

В этом ты вся, Китнисс.

Ты признаешься в том, что уходишь на войну перед самым отъездом. Очень хороший способ, Китнисс, избежать долгого прощания. Я не пытаюсь тебя отговорить. Я знаю, что это бесполезно. Я могу лишь надеяться, что ты вернешься живой. А еще я обещаю самой себе, что, когда ты вернешься, Пит будет здоров настолько, насколько это возможно.

Ведь в ближайшее время я буду полностью погружена в лечение его и других людей, чтобы быть полезной, чтобы не думать о том, что, возможно, мы виделись с тобой в последний раз.

Пита забрали неожиданно. Я не могла даже протестовать. Когда я пришла к нему, его уже не было. И мне совсем не понравилось то место, куда его отправили. Его ведь отправили к тебе. Я не буду никому сообщать очевидных истин — Пит все еще болен и все еще опасен, в первую очередь для тебя. Эти истины очевидны для всех. И, когда Плутарх опять начинает говорить мне что-то о том, что полностью доверяет моему методу лечения, я просто молчу. И даже соглашаюсь с ним.

Я начинаю ненавидеть его. Но у этого опасного человека есть власть. Знать бы только, кого с помощью этой власти он намерен спасти.