Дальше наш разговор вновь переключается на меня, на мои достижения, на мое будущее. Как будто, отвечая на вопрос, какой я вижу себя через два года, я могу быть уверена, что нет никакой войны. Но я отвечаю максимально честно.
Я хочу быть полезной. Как моя сестра.
Плутарху нравится мой ответ, но мне не нравится его взгляд. Есть в его взгляде какое-то странное чувство, которое я не могу понять. Облегчение? Жалость? Как у человека, который принимает сложное решение с моим непосредственным участием и заранее оплакивает мою смерть.
Кажется, я немного заигралась. Я не умею понимать чужие взгляды.
Иногда я просыпаюсь от кошмаров, в которых ты погибаешь на Арене. На первой или второй — не важно. Я — причина того, что ты находишься на Арене. Я — причина того, что ты сейчас олицетворяешь собой революцию. Если бы ты не вызвалась добровольцем вместо меня, все было бы по-другому. Я не знаю, как, но я постоянно думаю об этом.
У меня не было шансов. Или были? Я смогла бы прятаться от всех, как Рута, какое-то время. Я могла бы питаться ягодами и травами, в которых разбираюсь. Быть может, мне удалось бы продержаться пару дней и не умереть одной из первых. Меня мог бы спасать какое-то время Пит. Не ради меня самой, конечно, а ради тебя. Думаю, мы могли бы сыграть даже роль несчастных влюбленных. Звучит забавно, неправдоподобно и страшно. Я бы не стала никого убивать. Я бы даже не стала обещать тебе вернуться.
И все бы мы продолжили гнить под властью беспощадного Капитолия.
Конечно, ты вернулась с арены совсем другой. И Пит вернулся другим. Вы оба выжили, но Питу какое-то время казалось, что было бы лучше умереть, чем узнать о твоей убедительной игре. Я никогда не спрашивала его, почему он поверил. Думаю, он поверил, потому что собирался умереть там. Было проще верить во взаимное чувство, иначе вся жизнь теряла всякий смысл.
Интересно, потерян ли смысл жизни для него сейчас? Интересно, пытается ли он спасти тебя там, где вы находитесь? Если пытается, значит, он выздоровел, Китнисс. Иначе и быть не может.
Я не поверила в то, что ты умерла. Правда, я не находила себе места все то время, пока от тебя не было никаких вестей. Я не писала ни слова, не говорила ни слова. Я боялась сорваться. Но теперь, когда тебя видели живой, пусть и там, где врагу не пожелаешь сейчас оказаться, я немного счастлива.
Я могу дышать.
Уверена, нас сравнивают. Две родные сестры, так непохожи друг на друга. Сильная Сойка-пересмешница и ее слабая незаметная сестра. У каждой из нас своя дорога. Жаль, что тебе не повезло самой выбрать свою дорогу, но ты с честью пройдешь ее до конца, о тебе будут вспоминать, как о девушке, которая освободила весь Панем. Обо мне не будут вспоминать, разве что, самые близкие. Обо мне будешь вспоминать ты. Когда-нибудь, сидя в плетеном кресле, ты будешь рассказывать своим детям о том, какой сильной я стала, а я буду сидеть рядом и улыбаться, зная, что в твоем лице я доказала свою силу и своему отцу.
Я стала девушкой, которая сошла с тропы и углубилась в лес, потому что могла это сделать. Я стала той, которая не потерялась, не споткнулась, не заблудилась, а проложила новую тропу. Я буду спасать людей — не так, как ты, Китнисс. Иначе. Но ведь дело в том, что я буду спасать, и какая разница, как — поднимая их на восстание или облегчая их боль своими знаниями?
Я буду достойна тебя, сестра.
Моя мечта сбылась даже раньше, чем я думала. Пишу об этом второпях. Ты даже не представляешь, что здесь сейчас творится! Нас, врачей, отправляют в Капитолий. Я лечу в первом составе. Об этом позаботился Плутарх. Будет много раненых, мне просто необходимо быть там. Помогать людям, как я и мечтала.
И мы скоро встретимся с тобой, Китнисс.
Ты даже не представляешь себе, как скоро мы встретимся.
========== 8. ==========
— Твой суд завершен. Собирайся, мы едем домой.
Откровенно говоря, большую часть своей жизни Китнисс не понимает, что с нею происходит.
Сначала смерть отца и апатия матери заставляют ее взять на себя слишком тяжелую ношу по обеспечению выживания собственной семьи; спасибо, что отец хорошо ее подготовил к роли охотницы.
Прозвучавшее на жатве 74 голодных игр имя младшей сестры заставляет ее вызваться добровольцем; ни одной мысли о том, что она просто может промолчать.
На Жатве 75 голодных игр звучит только одно имя; других имен — других выживших на арене — просто нет.
С квартальной бойни ее забирают в бессознательном состоянии; где-то далеко полыхает то, что осталось от двенадцатого дистрикта.
Революция в самом разгаре и Плутарх использует лицо Китнисс; Китнисс Эвердин вынуждена стать сойкой-пересмешницей и играть роль, которую никто не сможет заставить ее вызубрить наизусть.
Между приступами безумия, в бреду от боли, Китнисс рассеянно думает о том, что встреча со Сноу вполне могла быть подстроена. В конце концов, сойка-пересмешница так предсказуема, что ее легко подтолкнуть к убийству не того президента.