Девочка-Царцаха

Но жизнь, не терпящая пустоты, разбросала по ветру крошечные семена растений, которые терпят и холод и зной, которые так малы, что им не страшен никакой вихрь, которые так неприхотливы, что пьют горькую соль земли.

«Песком, песком вас!» — шипит пустыня.

«Да здравствует всяческая жизнь!»—шелестит седая полынь.

«Смерти смерть!» — шуршат шары перекати-поля, рассевая на ходу семена.

Вот так и катятся пустыня и степь, катятся, сцепившись мертвою хваткой: песка плешинка—полыни кусточек, и снова песка плешинка — полыни кусточек... И так —на многие версты...

Все дальше и дальше едет телега. Вот пересекает она места, где степь победила пустыню. Здесь выше, гуще и зеленее полынь, а в нее вкраплены куски серебра: то ковыль зацвел на целине — распустил свои мягкие блестящие метелки; тут встречаются и типчак, и тонконог, и вдруг — замирает от восторга Ксения — алыми пятнами по бледно-зеленому ковру рассыпались цветы чертополоха, а над ними повисла густая пелена аромата, и тишина наполнилась гуденьем пчел.

— Умницы, работницы!— шепчет Ксения.

...Дрынь-брынь — гремит телега, задевая кусты чертополоха, и Ксения только успевает подбирать ноги, чтобы не оцарапали их колючие листья.

В самом зените стоит безмятежное горячее солнце; пока оно никого не убивает, а только слегка подрумянивает и чуточку томит. Ксения уже давно сдвинула кепи на затылок и расстегнула ворот блузы навстречу легкому ветерку.

...Дрынь-брынь — гремит телега.

Вот уже позади и сонринговские строения. Клавдии может не быть дома. Позавчера она должна была получить химикаты и, значит, второй день работает в степи, верст за пять от аймака...

Ксения смотрит в сторону, прикрываясь ладонью от солнца.

— Где-то здесь, где-то здесь... Но где же? Вон они!—говорит она обрадованно.

И телега со скрипом свертывает на целину, подпрыгивает на бугорках и заикается:

...Дрынь-др... Дрынь-бр-бр...

Клавдия в белой косынке, в синем, осыпанном мякиной халате, с засученными рукавами, бежит навстречу подъезжающим.

«Если бы я была художницей,— думает Ксения,— я нарисовала бы ее такой, бегущей вперед, и назвала бы эту картину «Привет». Как жалко, что только я одна вижу ее сейчас!»

Обе, зацелованные солнцем и обвеянные степным ветром, Ксения и Клавдия смотрят друг на друга, держась за руки, и даже не говорят «здравствуйте», а только смеются.

Вот телега с бочкой, около нее свалена в кучу одежда рабочих... Вот костер, над которым бурлит большой котелок с чаем, дальше—яма, где перелопачивается смоченная ядовитым раствором мякина, а еще дальше, как букашки, ползают под бугром рабочие.

— Как? У вас работают и дети?— изумляется Ксения.

— Да!— Клавдия сияет.— Всех взяла, кроме самых маленьких, а из взрослых у меня только три человека — водовоз да двое на заготовке приманки... А малыши как просились, если бы вы знали! Некоторые даже всплакнули, но я побоялась. Мало ли что может случиться, работа с ядом, а они ведь еще совсем глупыши!

— Здравствуй, маленький комисся!—кричат ребята, обступая Ксению.—Пойдем скорей смотреть, как царцаха нашу приманку кушает.

— Пойдем, пойдем,— отвечает Ксения.

Хотя она давно уже не надевает свой плюшевый жакет, ребята со смехом, как будто сговорившись, кладут на Ксению руки и ласково гладят ее...

И как тогда, ранней весной, Ксения чувствует, как нежность, та самая, что заставляет замирать сердце и нагоняет на глаза слезы умиления, охватывает все ее существо. И как тогда, она обнимает этих человечков.

— Давай бежать!— кричит один из мальчиков.— Давай будем бежать. Кто скорей прибежит к царцахе?

— Все у вас хорошо,— говорит Ксения Клавдии Сергеевне, усаживаясь с ней под телегой.— Можете успокоиться, все правильно и, что не менее важно,— весело и дружно! Как-то у меня получится? С аппаратами будет трудней. Было бы вдосталь мякины,

я бы их выкинула... А вы двадцать рублей за сумочки и мою посылочку получили? Я с Михаилом Ивановичем посылала.

— Двадцать рублей? Нет. Я сама ему тридцать дала на какие-то казенные нужды. Он сказал, что боится с вами разъехаться. Вот,— она достала из записной книжки сложенный листочек,— он даже расписочку мне оставил. И посылки никакой я не получала. А что вы послали?

— С чего ж бы нам разъехаться?—удивилась Ксения, прочитав расписку и пряча ее в сумку.— Я ее себе возьму, а вам — отдам деньги,— Она отсчитала пятьдесят рублей.— Я сама с него получу. Мы договорились, что он меня подождет в Харгункинах. Конечно, мало ли что бывает в пути, но никуда он не денется. А посылку, наверное, он забыл вам отдать. Я вам килограмм конфет послала. В Булг-Айсте их только что получили. А где же ваш рыцарь?

— В дальние хотоны поехал. Обещал оттуда к нам заглянуть. А вчера весь день с нами работал, приманку готовил и все на саранчу любовался. Особенно ее ноги рассматривал. Говорит — бююрг³¹ и царцаха, наверное, брат. Нога у них совсем похожий. Оба высоко прыгают...

— Вот хорошо, что напомнили!— Ксения побежала к своей телеге; там, в баульчике, лежали обещанные Нимгиру вредные букашки,— Сначала только вы разберитесь, там все написано, а потом ему растолкуйте!..