Девочка-Царцаха

Гнали саранчу люди и во сне; об этом часто рассказывали и сами рабочие, это слышала и Ксения, иногда совершавшая ночной обход стана,— рабочие бредили саранчой.

Бредила и Ксения. Ее видения были всегда одинаковы — вся степь от горизонта до горизонта красно-кирпичного цвета; саранча двигалась на лагерь Ксении со всех сторон, съедала траву, быков, телеги, бросалась на палатку и, наконец, на Ксению.

Ксения вскакивала в ужасе, вся в испарине.— «Нет, это сон! Никакой саранчи».

Кругом покой и холод. Зубы выбивают мелкую дробь.

Натянет на себя плащ Ксения и только закроет глаза — сразу исчезают тьма и тишина, снова со всех сторон наступает на нее саранча, а Ксения уже не может встать, не может убежать от нее! Так кружится голова! Нет! Невозможно уснуть! И как болят треснувшие от жары губы... На зубах хрустит песок, в носу запеклась кровь. До чего же тяжко! До чего тоскливо! До чего же жалко самое себя! И так лежит Ксения, устремив в темноту взор, и слушает, как откуда-то издалека доносится задумчивый серебряный голос сверчка-пустынника...

В половине июля отряд заканчивал работу на южной окраине аймака. По расчетам Ксении, до окрыления саранчи осталось около недели. За все время, что она была в степи, ни один человек из улуса не вспомнил о них, и Ксении это было неприятно. Особенно досадовала Ксения на Обуши Арашиевича Арашиева; он и весной и позже обещал заглянуть в степь, но так и не приехал.

Расчеты Ксении оказались правильными: на восьмой день с утра к ней прибежали с новостью — «царцаха снимает рубашку».

— Теперь уже царцаха бешмет надел, рукава большие, красивые,—оказал Ребджюр.

Ксения пошла в степь. Там саранча, прекратившая движение, приступила к последней линьке: массы насекомых висели на траве вниз головами. На спинках у них лопалась кожа, и саранча вылезала из нее, как из футляра,— огромная, головастая и уже не кирпично-красная, а коричневато-серая. Упираясь передними лапками в стебель, она вытаскивала вторую пару ног, а затем освобождала крылья и заднюю часть тела.

Покинув старое платье, она отползала чуть в сторонку и, повисая на задних ножках, расправляла блестящие, прозрачные, веерообразные крылышки для просушки. Так она висела без движения несколько часов, мягкая, беспомощная, уязвимая.

Ксения приказала Ребджюру прикатить свободные бочки, чтобы давить ими линяющие кулиг и.

Еще пять дней провела Ксения в степи за этим занятием и, когда над отрядом стали пролетать многочисленные стаи саранчи, объявила конец работе. Все были рады — все устали, всем хотелось скорее домой — в родные кибитки.

Тем временем заведующий Шарголским земельным отделом Обуши Арашиевич Арашиев собрался наконец посмотреть, что делает инструктор области на краю подведомственного ему улуса. Он не собрался бы это сделать, если бы область не запросила его по телефону о ходе саранчовых работ и если бы в улус не явилась рабоче-крестьянская инспекция, которую интересовало решительно все. Председатель исполкома вызвал Арашиева и предупредил, что через несколько дней будет заседание, на котором он, Арашиев, должен сделать доклад о борьбе с саранчой. А как сделаешь такой доклад, когда не имеешь никакого представления, как борются с саранчой в улусе?

Он выехал спозаранку на лепкой тачанке, запряженной сытой лошадкой, но доехать до Салькын-Халуна в тот же день ему не удалось: слишком много встречал Обуши Арашиевич на пути старых друзей и знакомых, слишком часто пришлось ему соблюдать правила степного приличия и пить араки, до которой он был охотник: кроме того, ехать через степь, где было осадное положение, следовало только днем.

Поэтому он прибыл в Салькын-Халун только на четвертые сутки, как раз когда отряд Ксении стоял в аймаке в ожидании расчета, а саранча летела на Кубань.

— Здравствуйте, товарищи!— сказал Арашиев.— Почему вы здесь, а не в степи? Мы приехали посмотреть вашу работу. Как? Вы уже кончили? Почему?

— Да вот никак не могла уговорить саранчу, чтобы она не окрылялась до вашего приезда.

Ксении было досадно. Она так его ждала в свое время!

— Что же теперь делать?— Обуши Арашиевич часто-часто замигал и развел руками.

— Могу вам предложить проехать в степь и посмотреть на мертвую саранчу,— скрепя сердце сказала Ксения: ей совсем не хотелось возвращаться туда, где уже все было пусто.

— Ну хорошо, хорошо...— Обуши Арашиевич повеселел, а Ксения загрустила: вместо того чтобы сегодня же ехать в Булг-Айсту, придется неизвестно сколько времени сопровождать Арашиева.

— Может быть, вы подождете часа два,—сказала она,— я закончу ведомость и отпущу рабочих по домам. Они ведь тоже устали.

— Два часа? Нет! Как можно! У меня времени нет. Я очень тороплюсь! Рабочие могут ожидать, ничего им не сделается.

«Пятьдесят человек по милости одного должны торчать в аймаке лишние сутки!» — подумала Ксения, с трудом сдерживая гнев и сложила бумаги.

Она предложила Арашиеву поехать верхом—это и скорее и удобнее при обследовании. Но Арашиев не любил ездить верхом.