Девочка-Царцаха

Вскоре от Ергеней на Булг-Айсту двинулась большая кавалькада, в центре которой, привязанные к седлам, колыхались бандиты, и среди них выделялась фигура Озуна. На своем, угодном бурхану Махагале, гнедом с белой лысиной коне, ехал он на допрос к Эрлик-хану, устремив остекленевший взгляд в вечность.

Итак, Ксения покидала шарголские степи, где кочевала с калмыками, видела саранчу и других животных в их обыденной жизни, а не в коллекциях под стеклом. Она много испытала и среди этого многого — настоящий страх. Она многому научилась, а главное—стойко переносить физические лишения.

Вдыхая запах полыни, Ксения как всегда испытывала щемящую грусть, но уже не от сознания своего одиночества и ничтожества в этом пространстве, а от того, что, как это ни странно, все пережитое, хотя бы и трудное,—в прошлом, и оно необратимо.

Ксения задержалась в Харгункинах. Нужно было отправить инвентарь отряда Виктора Антоновича в Булг-Айсту. Его было так много, что он занял всю подводу. Ибель Сарамбаев предложил ей ехать верхом. Он тоже собрался в Булг-Айсту, и ему ничего не стоило привести обратно лошадь, на которой поедет Ксения.

Уже на территории Сонринговского аймака, недалеко от того места, где харгункиновская дорога пересекается с прямой дорогой от Хамуров, они увидели Нимгира, напряженно смотревшего в небо.

Несмотря на ясный день и слабый ветерок, с юга довольно быстро надвигалась огромная туча.

— Это царцаха летит,— оказала Ксения.

— А там смотри, тоже царцаха,— Нимгир указал на дорогу с Хамуров.

Ксения повернулась и вздрогнула.

Оттуда приближалась большая кавалькада. Первым, кого увидела Ксения, был Кулаков, ехавший впереди. Она инстинктивно осадила свою лошадь, стоявшую впереди Ибеля и Нимгира, и встала между ними.

Заметив Ксению, Кулаков выпрямился, и по лицу его скользнула самодовольная усмешка. Она отвела взгляд и увидела сзади Кулакова всадника с поднятыми руками, который, как ей показалось, что-то кричал ей черным, широко открытым ртом.

Коротко вскрикнув, она уронила поводья и пошатнулась. Нимгир не дал ей упасть.

— Что ты? Что с тобой, сестренка?— сказал он, подхватывая ее, и, увидев Озуна, вздрогнул. Ибель безмолвно застыл в седле.

Внезапно примчался такой ураган, какого Нимгир не помнил за всю свою жизнь. Он был совсем горячий, а степь превратилась в хаос. В воздухе метались груды перекати-поля, раскаленный песок хлестал по лицу, не давал дышать, слепил глаза. Вокруг взвились смерчи...

Нимгир с трудом удерживал лошадей и Ксению. Последнее, что он увидел,— задних лошадей кулаковского отряда. Сопротивляясь урагану, они шли сильно накренившись. Потом наступила, кромешная тьма, в воздухе стоял пронзительный свист, и сверху, как казалось Нимгиру, на них сыпались камни. Ксения пришла в себя от их ударов, лошади стояли, тесно прижавшись друг к другу, всадники пригибались к их шеям.

Через четверть часа вновь засияло солнце, и в степи наступила необыкновенная тишина.

— Где же град?— спросила Ксения, оглядываясь.

Нимгир указал вниз: земля была усеяна мертвой саранчой. Туча ее, подхваченная ураганом, исхлестанная песком и закрученная смерчами, была уничтожена начисто.

Нимгир соскочил с лошади.

— Вот сколько умирал царцаха!—воскликнул он.— А лошади наши плакают!—он повернул к Ксении голову своей лошади. Крупные, смешанные с песком слезы катились по ее морде.

— Давай мне папиросу, пожалуйста! Курить я крепко захотел,— сказал Ибель Ксении, отряхивая песок с седла и колен.

Ксения полезла за портсигаром, но сначала ей пришлось выбросить из кармана несколько горстей песку.

Кое-как отряхнувшись, всадники двинулись в путь, и все удивлялись, какая масса саранчи погибла от урагана. Она валялась на протяжении не менее чем пяти верст.

— Очень страшно это,— тихо оказал Ибель.— Наверно, в этот час душа его к Эрлик-хану на допрос пришел, так я думаю...

— Я сам испугался,— отозвался Нимгир.— Не знаю почему, думаю, я видел этого человека раньше... Только где и когда, никак вспомнить не могу. А ты тоже крепко испугался, сестренка?

— Да, и мне было страшно,— ответила Ксения.— Но ведь все это так и должно было случиться... Кто же жил, как царцаха, как она и умирать должен.— Она посмотрела вперед. Там под ясным синим небом простиралась ровная, выметенная ураганом дорога, а вокруг горько благоухала полынь...

Ксения ночевала у Клавдии Сергеевны. Ей приснилось, что опа уютно спит, свернувшись в комочек, глубоко в земле и просыпа ется от проникшего к ней солнечного луча. Схватившись за него, Ксения тянется кверху, с трудом и болью раздвигая землю.

А наверху трава, покрытая сверкающими росами, качается и тихо шелестит.

И вдруг Ксения чувствует, что и сама она травинка, тоже покрытая росой и тоже качается и шелестит. И необыкновенный восторг охватывает все ее существо.

«Цвети, цвети»,— шелестят вокруг нее травы. И Ксения кланяется им до земли, выпрямляется, раскрывает объятия и цветет, безудержно цветет и любит весь мир и вдруг понимает, что любовь и цветенье — одно и то же.