Девочка-Царцаха

Полкан целыми днями бегал по степи, где охотился на сусликов, подкрадываясь к ним с подветренной стороны и терпеливо выжидая, когда осторожный зверек высунется из норки. Тут он его и хватал.

На этот раз он забежал довольно далеко, охотился удачно, наелся всласть и лег подремать, но услышал стук колес.

Слегка потянув носом, он вскочил и, задрав хвост, рванулся туда — на дорогу.

— Полкан! Как гы здесь оказался?!—крикнула Ксения.— Поди, поди сюда, Полкан!

При звуке знакомого голоса Полкан стрелой взлетел на телегу и, прежде чем Ксения успела опомниться, задыхаясь и визжа, облизал ее лицо и руки. Ксения пыталась его удержать, усадить с собою, но где там! У Полкана есть собственные ноги. Разве он мог согласиться ехать в Булг-Айсту на каких-то колесах! Он спрыгнул с телеги и помчался рядом, приветствуя Ксению неистовым лаем и визгом. Он забегал вперед, выжидая, когда лошадь его догонит, но так как она, по его мнению, бежала слишком медленно, Полкан возвращался, громко ругал ее за лень и даже грозился откусить ей ноги и снова мчался вперед.

Заметив приближающуюся телегу, Маша присмотрелась и закричала:

— Паша! Па-ша! Ксения Александровна едут! Бежи стревать! Черная, похудевшая Ксения спрыгнула с подводы и крепко обняла Пашу.

— Ну, как без меня поживала?

Паша хотела ей сразу все сказать, но рядом стояла мать.

— Ничего, хорошо...— едва слышно ответила девочка.

Ксения быстро прошла к себе, бросила вещи и побежала на почту.

Письмо с сургучной печатью она прочла дважды, протерла глаза и рассмотрела штамп.

— Дур-рак!— выругалась она.

Паша тихонько открыла дверь.

— Я... уезжаю.

— Куда?

— В соседнее село, в няньки... Папаня велел...

— Как же это? Я сейчас с ним поговорю. Где он?

— В поле. Уже и подвода здесь. Я попрощаться с вами пришла...

— Да как же это! Ах, какая досада!—Ксения совсем растерялась,—Ну, что делать... До свиданья. А с папаней я поговорю. Обязательно поговорю. Может, он согласится. Постой! Вот возьми на дорогу.— Ксения протянула ей деньги.

— Не надо...

— Как не надо? Пригодится. Ты ведь заработала. Помнишь, стрекоз мне приносила?

— Поломала я стрекоз-то, вы их выбросили,— уличила Паша Ксению.

— Паша!— раздался из коридора голос матери.

— Пойду я. Кличут...—и девочка исчезла.

— Вот так возвращение!—сказала себе Ксения и еще раз прочла письмо прокурора.— Нет! Он писал это с температурой градусов в сорок! Работе с саранчой конец, а у него только начало! И еще грозит арестом, если не приеду. Ишь ты! Пусть попробует! Что-то я хотела?—Она пометалась по комнате и вспомнила: — Маша! Как же это вы отпустили Пашу? Ведь она маленькая! Ее еще самое нужно няньчить!

Не я это, Ксения Александровна. Сам это, Прокофий. Разве с ним сговоришься? Что задумал — хоть умри, сделай!

— Да что ж вам девочку свою не жалко? Не ожидала я от вас, а Прокофию вашему скажите, что он гадкий человек! Вот и я сама ему скажу, как только увижу. Сам неграмотный, так думает и дети пусть в темноте живут! Паше нужно в школу, понимаете вы или нет? В школу! Бессовестные вы люди!

Маша не обиделась на Ксению. Она сама украдкой утирала слезы.

— Уехала дочка?—спросил Прокофий, вернувшись вечером домой.

Маша ничего ему не ответила.

— Чего молчишь? Аль глухая?

— А ты чего спрашиваешь? Слепой, что ли? Радуйся теперь! Кусок для девки пожалел! И впрямь ты гадкий мужик, правильно Ксения Александровна давеча про тебя оказала.

— А мне что? Пущай говорит. Это интеллигенция. Давай ужин.

— Сам возьмешь,— огрызнулась Маша.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Известие о женитьбе Эрле не произвело на Клавдию Сергеевну особенного впечатления: союз с Капитолиной Эрле заключил раньше, чем заявил об этом обществу.

Она пережила это событие в полном одиночестве и всеми силами старалась, чтобы ни одна душа не заметила горечи, какою пропиталась ее жизнь. Она боялась этой горечи и с головой ушла в работу. И как же она ей помогла, эта работа! Только закончив борьбу с саранчой, Клавдия Сергеевна поняла это. Все происшедшее отодвинулось так далеко, что даже воспоминания не причиняли ей боли. Да и стоило ли оно воспоминаний? Ведь все совершившееся не обжигало больше сознания!

Закончив борьбу с саранчой, Клавдия Сергеевна принялась готовиться к экзаменам в педагогический институт.

Когда в конце лета ее вызвали в Булг-Айсту на заседание исполкома, где ей предстояло делать содоклад, она предупредила начальство о своем предстоящем увольнении.

— Прямо какая-то эпидемия!— огорченно воскликнул заведующий.— Все мчатся учиться и учиться! Кто же работать будет? Вот и Харузин Виктор Антонович тоже—два года проработал, в агрономию влюбился и крыльями захлопал. Оба наших лучших учителя удирают. А мы-то, думали вас нынче в Булг-Айсту перевести. Может быть, раздумаете, а?

— Нет, не раздумаю,— мягко сказала Клавдия Сергеевна.— К вам нынче пришлют замену, а я у вас не в долгу: вместо двух лет я три отработала после окончания курсов.

— Да, это верно. Но все же...

— Но вернусь к вам и никуда больше. Для меня в работе необходимо сознавать, что я нужна. Я знаю, что я здесь нужна. Вы думаете, мне самой не жалко расставаться с Сонрингом?