Девочки Гарсиа

На пороге она отправляет Имакуладу разбирать продукты и велит ей отнести мужчине у ворот дешевого пива «Президент», которое всем им нравится. Потом, перекрестившись, она входит в дом. В гостиной навстречу Лауре встают двое мужчин; Фифи в слезах подбегает к ней; следом идет испуганно распахнувшая глаза Йойо. Лаура воспитывает своих девочек по-американски и читает всю новую литературу, а потому понимает, что ей не следовало бить Йойо в тот раз, когда она всех их так перепугала. Но в этой богом забытой адской дыре поневоле теряешь голову, и применяются другие правила. Сейчас, например, она подумывает сделать нечто дикое и сумасбродное – упасть без чувств, как делали женщины в старых фильмах, когда хотели отвлечь внимание от какого-то проблемного вопроса, расстегнуть блузку и предложить ублажить этих мужчин, если они позволят ее мужу и детям сбежать.

– Господа, прошу вас, – говорит Лаура, приглашая их сесть, а потом глазами показывает детям, чтобы вышли из комнаты.

Все повинуются, кроме Йойо и Фифи, которые, не произнося ни слова, встают по обе стороны от нее.

– Что-то случилось? – начинает Лаура.

– Мы просто хотим задать дону Карлосу несколько вопросов. Вы ожидаете его к обеду?

В этот момент ей в голову приходит способ задержать этих мужчин. Она надеется, что Вик уже на подходе, – уж он-то придумает, как расхлебать эту кашу.

– Сегодня муж играл в теннис с Виктором Хаббардом, – она медленно, со значением произносит имя Виктора. – Должно быть, матч немного затянулся. Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Мой дом – ваш дом, – говорит она, повторяя традиционное доминиканское приветствие.

Вопреки их просьбам не утруждаться она с извинениями удаляется, чтобы приготовить поднос с небольшими закусками. Имакулада понесла караульному пиво, и Чуча осталась в буфетной одна. Старая чернокожая женщина и ее молодая хозяйка переглядываются.

– Дон Карлос в спальне, – одними губами произносит Чуча.

Лаура кивает. Теперь она знает, где он, и, хотя ее ужасает, что он прячется в потайном помещении всего в нескольких футах от этих мужчин, она радуется, что до него почти рукой подать.

Вернувшись в гостиную, она ставит перед мужчинами поднос с жареными банановыми чипсами, арахисом и casabe[81] и наливает обоим пива «Президент» в дешевые стаканы, которые держит для слуг. При виде того, как мужчины смотрят на тарелки, ей вспоминается слух о том, что Трухильо, прежде чем сесть за стол, заставляет своих поваров пробовать еду. Лаура разламывает casabe и дает по кусочку стоящим сбоку от нее Фифи и Йойо. Потом она берет пригоршню арахиса и один за другим, словно школьница, кладет орехи в рот. Мужчины тянутся к подносу и едят.

Когда в заведении доньи Татики звонит телефон, она чувствует его звук глубоко в своем больном животе.

«Плохие новости, – думает она, – убереги меня Канделарий».

Она берет трубку так, словно телефон может выпустить когти, и тихим голосом, совсем непохожим на свой обычный, говорит:

– Buenos días, El Paraíso, para servirle[82].

Голос на другом конце провода принадлежит секретарше американца – деловитой женщине со слишком вышколенным произношением, которая не отвечает на ее buenos días. Посольские дела.

– Пожалуйста, позовите к телефону дона Вика, – почти срывается голос.

Татика эхом отвечает на резкость секретарши:

– Я не могу его беспокоить.

Но голос торжествующе произносит: «Urgente»[83]. И Татика вынуждена повиноваться.

Она направляется через двор к casita[84] номер шесть. И без того крупная в своем широком теле цвета карамели, Татика кажется еще крупнее из-за того, что всегда одевается в красное, – это promesa[85] она дала своему святому Канделарию, чтобы он излечил ее от ужасного жжения в утробе. Врач рассек ее и вырезал часть ее живота и всю женскую машинерию, но Канделарий остался и наполнил это пустое место своим духом. Теперь всякий раз, когда грядет беда, Татика чувствует проблеск прежнего жжения в следе сороконожки на своем животе. Близится что-то очень плохое, потому что с каждым шагом Татики ее утробу терзает боль, – беда назревает.

Под мальвой отдыхает мальчишка-работник в компании шофера-американца. При виде нее мальчик тут же принимается стричь жалкую живую изгородь. Шофер говорит: «Buenos días, doña Tatica»[86] – и приподнимает шляпу. Татика высоко вскидывает голову, чтобы он знал свое место. Прямо перед ней Casita № 6 – постоянный домик дона Виктора. Работает кондиционер. Татике придется колотить в дверь с силой, которой у нее нет, чтобы ее стук услышали.

На пороге она замирает.

«Канделарий», – умоляет она, поднимая кулак, чтобы постучать, потому что жжение увеличивается.

– Urgente! – кричит она, имея в виду уже собственное состояние, потому что все ее тело пылает обжигающей болью, как если бы на ней загорелось это огненно-красное платье.

Кто-то колотит в проклятую дверь.

– Teléfono, urgente, señor Hubbard[87].

Вик, не сбиваясь с ритма, откликается: «Un minute»[88] – и сначала кончает. Он качает головой, глядя на хихикающую милашку, и говорит:

– Excusez, por favor[89].