Девочки с острыми шипами

Я в растерянности смотрю на него и спрашиваю, что он имеет в виду.

– Я рассказал, как ты со мной говорила, – сообщает он. – Сказал, что тебе нужна терапия контроля побуждений, чтобы наставить тебя на правильный путь, но он не согласился. Думаю, ты его любимица.

И я внезапно осознаю, как устала от смотрителя – от его властной опеки, от его угроз. Не сдержавшись, я отвечаю:

– На самом деле, это вас не касается, поскольку психоаналитик тут не вы.

Смотритель Бозе вздрагивает, а затем сердито делает шаг ко мне, словно он в ярости из-за того, что позволил мне заметить его реакцию.

– Больше не смей так со мной разговаривать, – говорит он. – Что ты вообще о себе возомнила?

Может, дело в стихотворении, может, в тоске, а может, меня просто достало, что мной все помыкают, но я выпрямляюсь на кровати и пристально смотрю на него в ответ.

– Думаю, что я вам не принадлежу. Так что отвалите.

Я вижу, как сжимаются его кулаки, прижатые к телу, и на мгновение мне кажется, что он ударит меня – как те жестокие мужчины в фильмах, которые он нам показывает. Меня пронизывает страх, но я не отшатываюсь. Смотритель отступает, поднимая руки.

– Может, ты не в курсе, Мена, но ты становишься настоящей стервой, – произносит он, а потом желает мне приятного отдыха и выходит, хлопнув дверью.

Как только он уходит, я съеживаюсь на кровати, потрясенная тем, как близка я была к тому, чтобы столкнуться с насилием. Я одновременно горжусь своей смелостью и боюсь ее. Но в то же время я чувствую себя сильной.

Я и правда сильная. Я улыбаюсь, осознавая это. Я оглядываю свою комнату, размышляя о том, что еще я могу контролировать. Но меня приводит в ужас мысль о принятом успокоительном. Схватив витамины, я бегу в ванную.

Но вытошнить лекарство не удается, и его похожий на мел вкус остается у меня на языке. Слишком поздно. По крайней мере, я не приняла желтый витамин. Смыв капсулы в туалет, я возвращаюсь в комнату.

Сев на кровать, я засовываю руку под матрас и вытаскиваю спрятанный сборник стихов. Раскрываю его на «Девочках с острыми колышками». Я перечитываю его снова и снова, пока веки не начинают сами закрываться – действует успокоительное. Пока мне не начало хотеться спать слишком сильно, я прячу книгу под матрас – так же, как когда-то это делала Леннон Роуз. А затем ложусь в постель и думаю о ней. Надеюсь, она счастлива и изучает замечательные предметы в школе. Развивается. Веки смыкаются, но я изо всех сил стараюсь бороться со сном как можно дольше. Я думаю о девушке, которая, быть может, писала эти стихи, гадаю, где она сейчас. Пытаюсь догадаться, кто она. И я засыпаю с мыслью, что это я.

Снотворное все еще действует, тело кажется тяжелым и сонным, но уже после отбоя дверь комнаты открывается. Я поворачиваю голову, пытаясь открыть глаза, чтобы понять, кто это. Внезапно я различаю силуэт смотрителя Бозе.

Ужас стискивает мои внутренности, я пытаюсь сесть. Голова набита ватой, а руки как резиновые. Я снова падаю на кровать. Смотритель Бозе входит в комнату, и легкость, с которой он вторгается в мое личное пространство, пугает.

Чувствуя себя беззащитной, я натягиваю на себя простыню, пытаясь прикрыться, но запутываюсь в ткани. Голая нога видна из-под одеяла.

Смотритель встает рядом с кроватью. Он ничего не говорит. Он смотрит на меня, словно я голая. Я трясу головой, пытаясь снова не провалиться в сон.

– Как ты себя чувствуешь, Мена? – спрашивает он, осматривая меня с ног до головы.

– Уходите, – выговариваю я заплетающимся языком, но чувство уязвимости порождает сокрушительный страх.

Из горла смотрителя вырывается короткий смешок, низкий и утробный. А потом, к моему ужасу, он проводит тыльной стороной пальцев по моему бедру. Я пытаюсь откатиться, но он хватает меня за ногу и удерживает на месте. Сжимает пальцы так сильно, что я вскрикиваю от боли. Он облизывает зубы.

– Не смей больше огрызаться на меня, Филомена, – шепчет он, наклонившись ко мне. – Или в следующий раз я тебя убью на хрен.

Он отпускает меня. Я сворачиваюсь в клубок, лежа на боку, и начинаю всхлипывать. Боль обжигает кожу там, где он схватил меня, и мысль о том, что он еще не закончил, приводит меня в ужас.

– Оставьте меня в покое, – жалобно прошу я, пытаясь снова натянуть на себя одеяло.

Смотритель опускает руку, касаясь моей щеки, и держит ее так, пока я не отворачиваюсь.

– Помни мои слова, – говорит он, а потом выходит из комнаты и тихо закрывает за собой дверь.

Я лежу, всхлипывая в подушку, то приходя в себя, то снова теряя сознание. Слишком слабая, чтобы встать. Слишком слабая, чтобы бороться. Он совершил насилие, открыто и преднамеренно.

У меня больше не осталось сил. Может, он этого и добивался. Смотритель ежедневно доказывает, что может действовать, не боясь последствий. «Переусердствовал», – снова скажут они.

«Мы изменим эти правила», – в отчаянии думаю я.

Эта мысль меня чуть-чуть утешает. Я цепляюсь за эту надежду, снова погружаясь в затягивающий меня сон, усиленный снотворным. И потрясением. Сон обрушивается на меня тяжелой волной.

Но его отравляют кошмары. Полные насилия, жуткие, удушающие кошмары.