20-е июня 1898
О том импровизированном ужине мне почти нечего рассказать. Мне удалось провести несколько коротких мгновений наедине с моей возлюбленной и напомнить ей о том, что я ожидаю от неё полнейшего послушания во всем. В следующий раз, когда мы встретимся, ей придется подчиниться самым страшным ласкам; я измерю глубину её любви по тому, как она смирится с моим жесточайшим с ней обращением, если мои капризы увлекут меня в этом направлении. Она была моей, и я мог поступать с её телом по своему усмотрению. Вершиной страсти для меня будет ощущение, что она находится в моей власти, что я вправе причинить ей боль, а она должна сносить все муки, подбадривая себя мыслью о том, что все эти страдания, какими бы неприятными они ни были, рассчитаны на удовольствие её хозяина. Говоря это, я резко ударил её по лицу, и она ответила радостным воркованием горлицы.
– Вы больно мне делаете!
Приободрившись, я ущипнул её за руку. Она хотела было вскрикнуть, но не решилась, поскольку
Я снова объяснил ей, что, хотя она совершенно свободна в глазах света и может, если пожелает, выйти замуж завтра же, не услышав от меня ни слова ревности, оказываясь со мной
Любой может правдами и неправдами заставить девушку лежать смирно, а при помощи небольшого усилия и шарма постепенно установить полное взаимопонимание, однако формирование девственницы по своему желанию представлялось мне чем-то новым и благотворно влияющим на обрывки моей поистрепавшейся совести. Я жаждал насладиться резвой девчушкой и в тот момент скорее отрезал бы себе руку, чем причинил ей вред или обесчестил. По недомыслию своему я полагал, что веду себя с ней благородно, и приписывал себе немалую выдержку. Кто скажет теперь, был ли я прав или ошибался?
22-е июня 1898
Я не без колебаний приступаю к рассказу о том, как в конце концов получил возможность обнять не завуалированные формы моей Лилиан, потому что мне предстоит сделать признание, которое наверняка не будет в должной мере понято многими моими читателями.