Девственная любовница

Возможно, я зашел чуть дальше, чем требовалось. Возможно, я хотел выяснить, не была ли девственная плева повреждена в период между ноябрем и июнем. Но нет, Лилиан по-прежнему была virgo intacta21.

В результате всех этих маневров, которые, как я видел и чувствовал, ей весьма нравятся, девушка сильно увлажнилась. Я лег на неё, заставил развести в стороны бедра и вложил головку моего инструмента между наружными губками её грота; губки были, кстати сказать, очень пухлые, волосатые и предрасположенные к полноте. Я не хотел пользоваться предоставленным мне преимуществом, однако наслаждался ощущением, возникающим в кончике моего древка от объятий второго ротика Лилиан.

Когда я зашел-таки слишком далеко и сделал толчок, будто бы намереваясь приступить к внедрению, девушка вспомнила свой крик попугая:

– Вы делаете мне больно!

Я соскользнул с тела Лилиан. Она легла набок. Когда я прижал девушку к себе, её попка оказалась напротив моего дротика. Я вложил распираемое пламенем орудие между крепких полушарий. Ей это понравилось. Я передразнил её неизменное, заунывное "Вы делаете мне больно!".

Я спросил, счастлива ли она и не хочет ли, чтобы я её пососал.

– Сначала я хочу вас! – пробормотала она.

Тогда я, придя в неистовство, вопреки всем моим попыткам сдержать извержение, принялся елозить взад-вперед так, словно вознамерился заняться с девушкой содомией; я почти уверен в том, что конец моего мужского органа вошел ей в анус. Она была весьма волосата и, в отличие от большинства женщин, имела легкую поросль вокруг крохотной морщинистой дырочки, спрятанной между восхитительными ягодицами.

Скоро я выпустил заряд, и Лилиан осталась в постели. Закрытость её прелестного задка не позволила выскользнуть наружу ни единой капле. Я поинтересовался, удалось ли мне хоть чуть-чуть проникнуть внутрь, однако она стала это отрицать. Потом была ещё игра, когда я снова заставил её довольствоваться моим пальцем; тем временем я занимался тем, что сосал её большие огненные соски. На сей раз она сама попросила меня онанировать её. Эта последняя схватка была оценена ею по достоинству, однако ничего больше она не хотела.

У неё в головке витала некая смутная идея о том, что она может выйти замуж и не позволить супругу взять её. Казалось, она приходит в ужас, представляя, как бурав мужчины вторгается в её тело. Она постоянно просила меня быть поосторожней с её клитором, когда я его щекочу; она слышала историю, как одну девушку любовник изнасиловал средним пальцем! У меня возникло впечатление, что настоящее соитие с мужем или любовником не соблазняет её.

Я начал осторожно рассказывать ей о моем приятеле, с которым дружил в Англии. Он был лорд и состоял в браке. Будучи гораздо старше супруги и исповедуя, к счастью или к несчастью, те же идеи терпимости, что и я, он позволял своей дрожайшей половине заводить любовников; я хотел, чтобы Лили направила к этой легкомысленной чете своего брата, трудившегося в Лондоне. Она отказалась говорить с ним на эту тему.

Я предложил ей других женщин, если она надумает попробовать трибадизм22. Однако пока эта идея ей не улыбалась. Скоро я выяснил, что на сомом деле она любит мужчин и будет не прочь "пошутить" с двумя партнерами одновременно. Я спросил, не хочет ли она сходить на ланч со мной и с моим другом из Лондона. Она ответила, что с удовольствием, однако отказалась навестить его, когда осенью приедет в Англию.

Когда все кончилось, и она оделась, видя, что я довольно спокоен и даже холоден по отношению к ней, Лилиан приникла ко мне и стала сбивчиво и мило извиняться за все свои проступки.

– Я хотела быть вашей рабой и, поднимаясь в поезд, представляла себе все, что буду делать и как безропотно отдамся вашим объятиям. Но когда вы завладели мной, я не смогла подавить чувство стыда. Позвольте мне сперва привыкнуть к вам, и тогда я стану по-настоящему вашей "вещью", преданной вам и даже ещё более покорной, чем Смайк; вы не представляете, каких трудов мне стоит набраться храбрости и преодолеть эту Рю де Ляйпциг по пути к вам.

Потом ей захотелось снова заправить постель, чтобы прислуга не обратила внимание на то, что мы ею воспользовались.

Это смешение в ней истинной или притворной невинности с природным распутством и кокетством смущало и радовало меня. Она пробудила во мне сильнейшую похоть, и стоило мне только взглянуть на неё, как в мой мозг начинали проникать самые грязные мысли об утонченном наслаждении.

Мы покинули дом, и я отвел её в кафе, где нам принесли пинту сухого шампанского. Осушая бутылку и беседуя на ничего не значащие темы, я увидел, как у Лилиан опускаются веки, ноздри трепещут, а на алых губках, разгоряченных недавними прикосновениями моих усов и зубов, появляется слюна.

– О, да ты кончаешь! – воскликнул я.

– Да, дорогой, но откуда вы знаете?

Я указал на выдавшие её признаки и поинтересовался о причине.

– Только потому, что сижу здесь с вами вдвоем! Боже, я насквозь промокла!