Девушка А

Тут же в памяти всплыли кровати на Мур Вудс-роуд. Доктор Кэй ждала его, сидя на дешевом пластиковом стуле, каждый штрих ее образа выпадал из окружающей обстановки: мягкость свитера, очки – «кошачьи глаза», сложенные на коленях руки с гламурным маникюром.

– Привет, Грег. – Она поднялась, чтобы обнять его.

– Кофе? – предложил он, и доктор Кэй кивнула, хотя они оба знали, что этот кофе она так и не выпьет.

Он провел ее в одну из комнат для допросов. Стоящие у стола стулья стояли в хаотичном порядке, как будто комнату покидали в спешке.

– Будь как дома, – сказал Джеймсон.

Стоя у кофемашины, он понял, что боится. Он готовился увидеть Кэй снова только в зале суда, на слушании дела Деборы Грейси. Джеймсон вытащил напиток, прежде чем аппарат закончил работать, и горячая вода обожгла ему руку.

– Как там они все? – спросил он, вернувшись. – Нормально?

Он поставил кофе на стол, доктор Кэй взяла один из теплых стаканчиков и ответила:

– Нормально. Ты, конечно, читал газеты: «О нынешнем местонахождении детей ничего не известно».

– Значит, их уже усыновили, – сказал Джеймсон. – А больше людям ничего и не нужно знать.

Он поднял свой стаканчик и произнес:

– Надеюсь, теперь они будут жить долго и счастливо – все без исключения!

– Одно исключение все же есть, – заметила доктор Кэй.

Она выдохнула и прикрыла глаза руками. Он придвинулся.

– Я решилась к тебе обратиться только из-за тех слов, которые ты говорил мне прежде. О том, что некоторые принимают как данность. О том, чего вы с женой, возможно, хотели бы.

Она прикрыла глаза, чтобы не смотреть на него. Лицо ее под ладонями выражало глубокую усталость, но в то же время решительность. Она точно знала, что делает.

Сейчас ему шестьдесят пять, и телефон снова звонит.

Джеймсон в саду, изучает воскресную газету. Элис лежит на траве и просматривает рубрику о путешествиях.

– Тебе ближе идти, – говорит она.

Он, ворча, поднимается, собирает телеса, вытряхивается из шезлонга. Считает звонки и сознает, что стал еще медлительнее. С каждым годом он добирается до трубки все дольше и дольше.

– Алло? Алло, Папа? – говорю я.

– Лекс! Мы волновались.

* * *

Далила всю неделю игнорировала мои сообщения, и приветствие в ее голосовой почте сначала звучало таинственно, а затем и вовсе язвительно. Таким образом, вторая половина воскресного дня в Лондоне у меня освободилась, а выбор, чем заняться, оказался невелик. На улицах еще было тихо, хотя любители выпить с утра пораньше уже собирались за столиками, залитыми солнцем. За затемненными витринами я видела, как официанты вытирают столы, моют полы – выходить наружу они желанием не горели. Недопитое пиво и остатки еды уже тухли. Канализационные люки испускали горячий, влажный пар; на такой жаре город не мог скрыть подноготную. Я купила кофе, села в сквере Сохо и позвонила домой.

Папа хотел, чтобы я приехала хоть ненадолго.

– Не знаю, как на тебе скажется общение с семьей, – сказал он.

Старый спор, который начинался вновь и вновь, и поводом могло послужить все что угодно. Весь прошлый год Папа убеждал меня, что не нужно ехать на свадьбу Итана.

Когда родители меня удочерили, они переехали как можно дальше от Холлоуфилда. И хотя Мама уверяла, будто ей всегда хотелось жить поближе к морю, я подозревала, что они просто планировали увезти меня из тех мест. Мое прошлое представлялось им заразой, от которой мои братья и сестры еще не вылечились, – общаясь с ними, я могла подхватить ее снова.

– Я приеду.

В Сассексе у них было много свободного времени и неустойчивый интернет, и сейчас они хотели знать все: про Нью-Йорк, как прошли выходные с Итаном, чем конкретно будет заниматься компания, специализирующаяся на геномике.

– Приеду, – повторила я, – только не сейчас.

Я рассказала Папе о тюрьме и о разговоре с капелланшей.

– Нужно было отправить ее к тебе. Ты ведь мой соучастник. Помнишь, как мы сжигали письма?

– Конечно, помню. А еще я помню, что это была твоя идея. Знаешь… Зря, наверное, я не поехал с тобой в тюрьму.

– Все нормально. Я справилась.

– Как представлю, что ты была там совсем одна…

– Говорю же – нормально все прошло. Мне нужно еще уладить дела с остальными.

– И что, есть от них какая-то польза?

– Кажется, не особенно.

– Ты разговаривала с Эви, Лекс?

Вот опять – все то же стремление оградить меня от остальных.

– Допустим. И что?

Я знала, что он не ответит.

Разговор подходил к концу, а прощаться всегда следует только на хорошей ноте.

– Послушай, если ты не можешь сейчас приехать домой, поговори хотя бы с доктором Кэй.

– Не думаю, что в этом есть необходимость.

– Может, нет, а может, идея не так уж плоха.

Я вспомнила, что говорила Девлин, когда ей предлагали сделать что-то, чего она сама не хотела: «Спасибо за ваш вклад». Вежливое безразличие действовало эффективнее, чем отказ или возражение. Я представила отпечатки Папиных пальцев на телефонной трубке, ужас, который терзал его, пока он гадал, почему же я ему не звоню.

– Я подумаю, – сказала я. – Обещаю.

Вернувшись в номер в «Ромилли Таунхаус», я позвонила Оливии.

– Я на работе, – сказала она. – И в ужасном настроении.

– Что так?