Девушка А

Оливер и его клиенты смотрели на него с фотографий в рамках. Никого из последних он не узнал. Через сорок минут от назначенного времени секретарь пригласила его войти; Оливер готов его принять. Из кабинета за это время, кажется, так никто и не вышел. Гэбриел поднялся, поправил галстук (который вообще-то был галстуком мистера Коулсон-Брауна и который он добрых полчаса завязывал и развязывал сегодня утром) и взял портфолио, собранное им на прошлой неделе. В самом начале он разместил фотографию, а под ней написал следующие слова: «Привет, я Гэбриел Грейси – тот, кто выжил».

Оливер был невероятно хорош собой, будто актер из мыльной оперы или модель, чьи фотографии можно отыскать на разных фотостоках. В кабинете витал аромат дорогого одеколона.

– Что-то может быть дешевым, – говорил ему Оливер, лежа в постели несколько лет спустя, – но только не костюмы и средство после бритья.

Какие конкретно вещи, по его мнению, могли быть дешевыми, Гэбриел так никогда и не выяснил – у Оливера все оказывалось дорогим. Винтажные «Роллекс», купленные у официального представителя фирмы; обувь и бумажник «Сделано в Милане»; самое выдержанное, насколько возможно, вино. Когда Гэбриел вошел в кабинет, Оливер сидел за столом в костюме сливового цвета и что-то печатал на «Макбуке». Головы он не поднял.

– Полагаю, у нас с вами назначена встреча, – произнес Гэбриел.

Оливер моргнул.

– Я – Гэбриел. Гэбриел Грейси.

– Да, конечно, – сказал Оливер. – Ну что ж, Гэбриел, расскажи о себе.

Он протянул ему свое портфолио, держа его обеими руками. Оливер взял папку, пролистал первые несколько страниц и бросил ее на стол.

– Я же попросил – расскажи о себе.

Что ему было терять? Он начал с Мур Вудс-роуд. Увидев, что Оливер слушает его – где кивая, а где покачивая головой, – Гэбриел приободрился, подсел ближе к столу и продолжил. Припомнив все те подробности, которые так жаждал услышать Джимми, – самый смак его истории, – Гэбриел выложил и их тоже. Закончив, он ощутил сперва воодушевление, а затем – неуверенность. Уставившись на свои колени, он ждал вердикта Оливера.

– Что же, ты определенно интересней, чем та девчонка Коулсон-Браунов, – подытожил Оливер. – Надо отдать тебе должное. И твой случай как раз в моей компетенции. Я уже занимался жертвами терроризма, теми, кто чудом избежал каких-то трагических событий, и теми, кто не избежал, – и все получалось.

Оливер нахмурился, подсчитывая что-то на пальцах.

– Скажу тебе честно – было бы лучше, если бы это ты всех спас. Если бы ты сбежал. Но здесь уж ничего не поделаешь. Хотя я вижу пару вариантов, которые можно обдумать. Давай посмотрим, что тут получится сделать.

И они посмотрели.

Он, Гэбриел Грейси, девятнадцати лет от роду, в столице, беседует со своим агентом. Они обсуждают мероприятия, которые он хотел или не хотел бы посетить («Как насчет слайм-вечеринок?» – спрашивает Оливер), есть ли какая-то возможность выйти на девочку А (никаких шансов) и размер причитающегося Оливеру вознаграждения (даже тогда он показался Гэбриелу чертовым грабежом).

Это дело они с Коулсон-Браунами отпраздновали лотарингским пирогом и французским шампанским.

Работа Гэбриела по большей части состояла в том, чтобы посещать различные конференции по борьбе с преступностью. В первый год «вращения» на этой орбите Гэбриела звали выступать на сценах, но со временем он уже просто садился за столиком в вестибюле какой-нибудь трехзвездочной гостиницы, перед ним ставили табличку с его именем, и он оставлял автограф на всяких вещицах. Его потрясло и встревожило то, насколько некоторые участники конференций осведомлены о его семье. Однажды вечером какая-то женщина выложила перед ним маленькую грязную футболку, которая, как она утверждала, принадлежала Эви. Он отшатнулся от нее, но быстро пришел в себя. Оливеру не понравилась бы его брезгливость, да и узнать, настоящая ли эта вещь, все равно было невозможно. Он вспомнил о коробке своих собственных вещей из дома на Мур Вудс-роуд, которая, запечатанная, хранилась на чердаке Коулсон-Браунов, и на мгновение задумался о том, сколько она может стоить.

Осенью, когда приближался Хэллоуин, спрос на Гэбриела возрастал, но эти мероприятия давались ему труднее. На конференциях по борьбе с преступностью он знал, что люди ждали его выступлений: когда он начинал говорить, в зале все замолкали. На хэллоуинских концертах шуму было куда больше, и его почти никто не знал. Он появлялся в университетах или в ночных клубах небольших и мрачных городишек. Смотрел на наряженную в причудливые костюмы толпу и осознавал, что большинство слушателей – его ровесники.

Им всем, как и ему, было по девять, когда полиция ворвалась в дом на Мур Вудс-роуд, и они тоже вряд ли много чего помнили из всей той истории. Он должен был говорить минут пять, а затем объявлять следующую группу, но на пять минут его редко хватало.

– Побольше жути, – просил его студент-организатор, – и чуть поменьше нытья.