Девушка без имени

Алита посмотрела ему в глаза, и теперь за ее слезами Лефевр увидел гнев: чистый, беспримесный и яркий. От такого взгляда можно было сгореть на месте. И она сейчас была невероятно красивой – Лефевр почему-то подумал, что именно такой бывает погибающая красота.

– Ты бесчувственный болван, Огюст-Эжен, – сухо сообщила Алита, но было ясно, что под этим равнодушием скрывается готовый к извержению вулкан. – Ничего ты не понимаешь.

Экипаж остановился возле церкви, и тема развития не получила.

Свадьба принца Рекигена и миледи Алиты была, по меркам сузианской знати, очень скромной и немноголюдной: всего-то пятьдесят человек гостей, только родственники и самые близкие друзья. Алита произвела на собравшихся самое благоприятное впечатление: улыбчивая и хорошенькая, она сияла такой доброжелательностью, что ее невозможно было не полюбить. Конечно, жены старших принцев не упустили случая бросить в адрес невесты крошечные шпильки: мол, свадебное платье на ней сидит как на корове седло, и цвет лица плохой, и еще неизвестно, откуда такие баронессы берутся, – но в итоге все признали, что Алита и Рекиген прекрасная пара. Принц глаз не сводил со своей невесты, и всем сразу было понятно, что он влюблен настолько, что совершенно потерял голову. Он очень изменился, этот легкомысленный повеса. Спасение возлюбленной из лап серийного убийцы сделало Рекигена героем, и теперь на него смотрели с уважением даже те, кто прежде ничего хорошего о нем не думал.

После короткой, но очень искренней и проникновенной речи священника, молодые обменялись кольцами, и хор грянул свадебный гимн, а из-под купола на собравшихся полетели лепестки цветов и мелкие зернышки риса – знак красоты и богатства. Потом к их высочествам стали подходить гости с поздравлениями, и Лефевр вдруг заметил, что Алита смотрит на Рекигена с неподдельным теплом и любовью – как, впрочем, и он на нее. Храм наполнился радостными голосами, в воздухе пронзительно пахло розовым маслом, и Лефевр внезапно понял, что с него хватит. В конце концов, он выполнил свою работу и может идти. Распрощавшись с принцем и Алитой и пожелав их высочествам самой счастливой семейной жизни, Лефевр вышел из храма и наконец-то вздохнул с облегчением. Спектакль окончился, и видит Господь, игра в этой пьесе стоила ему невероятных усилий.

Снова стал накрапывать дождь. Пройдя через дворцовый парк, Лефевр вышел за ворота и с удовольствием стянул галстук и швырнул в ближайшую урну. Ему никогда еще не было настолько муторно и тошно. Идти домой не хотелось, и Лефевр угрюмо побрел по проспекту в сторону набережной; город, впервые за несколько недель увидевший солнце с утра, вроде бы приободрился, но теперь снова впал в осеннее серое уныние. «Как снаружи, так и внутри», – мрачно подумал Лефевр.

Ему вдруг захотелось напиться. Так, чтобы окончательно утратить связь с реальностью, чтобы, как прадед, кататься по дому верхом на лошади, рубить наградной саблей шторы с мебелью и орать, что все люди сволочи, все бабы шлюхи, а мир погряз в грехе, и чтобы Бланк обязательно с искренним сочувствием качал головой и говорил: «Вот милорд-то наш, нажрался как свинья…» Во всяком случае, это было бы весело, и он сумел бы выкинуть из головы неприятную гложущую мысль о том, что, возможно, Рекиген и Алита действительно друг другу нравятся. Почему бы и нет, в самом деле?

Неожиданно из дверей ближайшего питейного заведения на Лефевра вывалился Гуле – веселый, румяный, в пальто нараспашку. Похоже, он начал гулять с раннего утра и не собирался останавливаться. Он вскользь извинился и собрался было идти дальше, но, всмотревшись, узнал Лефевра, хлопнул его по плечу и воскликнул:

– Друг мой! А ты-то как тут?

– А что? – хмуро ответил Лефевр вопросом на вопрос.

Гуле развел руками:

– Я думал, ты на принцевой свадьбе пляшешь.

Лефевр отмахнулся:

– Без меня попляшут.

Гуле пристально посмотрел на него, и Лефевр вдруг понял, что старый товарищ догадался о том, что его гложет, и совершенно искренне сочувствует и разделяет эту печаль.

– Знаешь что, дружище, – сказал Гуле, и в его голосе не было ни хмельных ноток, ни кабацкой лихости. – Тут неподалеку есть очень пристойное заведение. Темное пиво, сами варят. Посидим, выпьем по кружке в честь праздника?

От такого предложения нельзя было отказаться. А Лефевр и не думал отказываться.

⁂

– А слышал, в столице появилось новое изобретение – синема? Движущиеся картинки на экране. Как настоящие. Я сам не видел, товарищ рассказывал. Собрался в зале народ, экран включили – а там с экрана поезд едет прямо в зал! Первые ряды как ломанулись бежать! Потом только поняли, что это иллюзия. Но не магия. Там специальный аппарат, а в нем пленка с картинками.

Темное пиво в пристойном заведении оказалось на диво вкусным; впрочем, Лефевр и Гуле довольно скоро перешли к более крепким напиткам, и после третьей стопки грушовицы Лефевр вдруг обнаружил, что боль, стиснувшая его грудь в тот момент, когда принц надел обручальное кольцо на палец Алиты, медленно разжимает захват.