Девушка без имени

Лефевр ухмыльнулся. Конечно, о чем еще думать юной дурочке? Только о романах. Лучше уж о книжных героях, чем о том, что родители продают тебя тому, кому считают нужным, а ты и сопротивляться не можешь.

Впрочем, миледи Этель читала не только романы, потому что вдруг спросила:

– А этот ожог у вас от артефакта?

В голосе девушки звучало чистое детское любопытство. Лефевр задумчиво посмотрел на свою покалеченную руку и ответил:

– Да, верно. Разбираетесь в артефактах?

– Немного, – смущенно призналась Эстель и осторожно прикоснулась к изуродованной коже на запястье Лефевра. – Ползучий ударил, да? Я читала о них в книгах.

– Поразительно, – сказал Лефевр. – Вам не положено читать такие книги.

Этель вздохнула и отвела руку.

– Да, вы правы. Я хотела… хочу стать врачом. Но батюшка не разрешает. Говорит, что леди не должны работать…

Господин председатель был прав: ни одна женщина из благородной семьи не работала ни дня в жизни, занимаясь, в основном, своими платьями, обустройством букетов в вазах своего роскошного дома и вынашиванием и рождением детей. Большего от нее не требовалось, и, разумеется, желание дочери стать врачом поразило Куатто до глубины души. Как отец, он был совершенно прав: выдать замуж и выбить глупые мысли из головы.

– И каким же врачом? – осведомился Лефевр.

Этель посмотрела на него с искренним изумлением: наверняка никто прежде не задавал ей таких вопросов.

– Женским, – коротко ответила она. – Ну понимаете… врач-мужчина… – Этель замялась с совершенно очаровательным видом, а потом выпалила: – Когда я болела, то показывала доктору на кукле, где у меня болит. А если бы я стала врачом, то могла бы осмотреть леди как следует, и это бы не было неприлично… – голос девушки упал до шепота, и она смущенно сжала кисточку на поясе, понимая, что говорит совсем уже немыслимые вещи.

Лефевр подумал, что она сейчас расплачется. Ему вдруг очень понравилась эта худенькая девочка – было в ней, такой милой и наивной, нечто важное, то, что делало миледи Этель особенной. Для своей семьи она была всего лишь разменной монетой, способом обстряпывать дела. Не задастся с Лефевром – господин председатель найдет кому ее подсунуть. И наверняка этот кто-то не будет спрашивать, почему Этель хочет стать врачом.

– Я предложу вам третий вариант, – вдруг сказал он, то ли пожалев Этель, то ли решив уязвить ее папашу посильнее. – Выходите за меня замуж. Ваши родители будут счастливы до безумия. А я на правах супруга разрешу вам учиться врачебному делу, раз оно вам настолько по душе.

Этель посмотрела на Лефевра с ужасом и надеждой, словно не знала, что делать: то ли расплакаться, то ли броситься ему на шею. В конце концов девушка порывисто обняла его – конечно, это было совершенно немыслимо, так падать на грудь почти незнакомому мужчине, но Лефевр подумал, что иногда полезно немного пошатнуть устои. Тем более если мечта вот-вот осуществится.

– Согласны, миледи? – спросил он, мельком вспомнив старую истину, что есть добро, есть зло, а есть и выгода, и ради этой выгоды можно потерпеть и старого урода в постели.

– Согласна, – прошептала Этель и благодарно сжала его руку.

– Тогда пойдемте. Отдам вас родителям, чтобы начинали подготовку к свадьбе. И кстати, Этель, – он сделал паузу, пропуская девушку к выходу с балкона, – не бойтесь. Я не такой страшный, каким хочу казаться. Вы привыкнете.

Этель посмотрела на него так, словно перед ней предстал наяву один из героев любимого романа. Лефевр понимающе вздохнул и повел ее к родителям.

Расставшись с семейством Куатто – матушка едва не лишилась чувств от счастья, а господин председатель даже улыбнулся, что для знавших его было верной приметой невероятной радости, – Лефевр покинул бальный зал и неспешно пошел по лестнице вниз. На улице шел легкий снежок, и он решил не брать экипаж, а прогуляться пешком и все обдумать.

Лефевр почувствовал ведьму между вторым и третьим этажом и ощутил, как сзади по загривку прошла ледяная волна, а волосы на голове шевельнулись в предвкушении охоты. Ведьма была матерой и очень необычной – Лефевр не мог сказать вот так сразу, в чем заключается эта необычность, но было ясно, что впереди идет очень заковыристое отродье. Это было как в старые времена, когда Лефевр только начинал работу в инквизиции, отлавливая ведьм, и это было хорошо: он любил свою работу, любил охоту, и у этой ведьмы не было шансов.

Он настиг ее одним молниеносным движением, практически прорвав собой пространство: ведьма и пискнуть не успела, а Лефевр уже заломил ей руку, прижал к перилам и приставил к рыжему затылку маленький табельный пистоль. Ведьма была одета очень дорого и модно – в тонкое нежно-зеленое платье и легкую шубку поверх, от ее длинной белой шеи пахло какими-то едва уловимыми духами, а на изящном запястье, которое Лефевр стиснул чуть ли не до хруста, позвякивали браслеты, но он видел лишь темное облако с запахом крови. Золотистой метки регистрации в нем и в помине не было.

– Инквизиция Сузы, – процедил Лефевр, чувствуя почти забытое возбуждение от поимки опасной хищницы. – Только дернись, тварь.