Девушка без имени

Соня хранила запасной ключ у соседки с первого этажа, и у нее хватило ума не рассказывать об этом Никитосу. Надавив на пуговку звонка, Соня ждала несколько долгих минут – баба Тамара двигалась медленно. Наконец дверь открылась, и старушка, рассмотрев лицо гостьи, всплеснула руками:

– Господи, Сонечка! Живая!

– Живая, баб Том, – ответила Соня. – Мне бы ключик.

Баба Тамара нырнула куда-то в недра шкафчика, долго возилась там и в конце концов вынула связку ключей.

– Сонечка, где ж ты была? – спросила она. В глазах доброй старушки сверкнули искренние слезы радости и ушедшего горя. – Никитушка весь извелся…

Соня криво усмехнулась. Извелся, значит…

– Никита меня убить хотел, – просто объяснила она. Баба Тамара замерла с раскрытым от изумления ртом. – Но так, чтоб без следов. Продал чуркам в рабство. Я сбежала, – запустив руку в сумку, Соня извлекла один из денежных сверточков и протянула соседке. – Это вам.

– Как же это, господи… – пролепетала добрая старушка, на автомате принимая деньги. Баба Тамара смотрела все сериалы и ток-шоу, поэтому поверила бы не только в продажу опостылевшей жены в рабство. – Сонечка, да как же…

Соня улыбнулась.

– Я пойду, баб Том. Не болейте.

На ее счастье, Никитос не поменял ни замки, ни дверь. Несколько минут Соня стояла у порога, чувствуя себя вампиром, который не может войти в дом. Потом она сумела взять себя в руки и прошептала по-валеатски:

– Господи, помоги мне.

На пятом этаже кто-то вышел на площадку. Соня услышала щелканье зажигалки, вздохнула и бесшумно сунула ключ в замочную скважину.

Никитос был не один: войдя в полутемный коридор, Соня услышала возню и стоны из спальни. «Надо же, – подумала она, неслышно подходя к прикрытой двери в комнату, – даже не стесняется». Почему-то ей снова стало весело.

Она застала мужа и бывшую лучшую подругу в самый разгар любовного действа. Парочка расположилась спиной к двери; некоторое время Соня смотрела, как ритмично двигается зад Никитоса, а потом демонстративно покашляла в кулак и сказала:

– Прелюбодеяние. На супружеском ложе.

Никитос шарахнулся в сторону и уставился на Соню так, словно она восстала из мертвых. В каком-то смысле это так и было; Соня одарила его циничной улыбкой из богатого арсенала Рекигена и посмотрела на Ирку – та вытаращила глаза и открывала и закрывала рот, будто от ужаса чем-то подавилась.

– Я подаю на развод, Никитос, – сообщила Соня. – Забирай эту шалаву и проваливай, чтоб я тебя не видела.

Никитос натурально лишился дара речи. Сейчас он был похож на капризного ребенка, который готов забиться в истерике. Конечно, ему же обещали, что гадкая жена больше не появится на горизонте – а она вот, стоит подбоченясь и еще смеет ухмыляться.

– Сорок пять секунд. Подъем! – процедила Соня.

Ирка оказалась сообразительнее Никитоса: она соскочила с кровати, мигом сгребла с пола шмотки, сорванные в порыве страсти, и поскакала в коридор. Вскоре хлопнула входная дверь: бывшая подруга действительно уложилась в отведенное время.

– Проваливай, – повторила Соня. Она сейчас не испытывала ничего, кроме стыда за то, что когда-то любила этого человека. Всей силы духа Никитосу хватило только на то, чтобы убрать надоевшую жену чужими руками, а теперь он не может набраться смелости и посмотреть ей в глаза.

– Как ты вернулась? – проговорил он, и тут выдержка окончательно покинула его: Никитос вскочил, сжал кулаки и заверещал по-бабьи: – Как ты, сука, вернулась? Почему ты не сдохла? Ты должна была сдохнуть, обезьяна! Я за это бабки отвалил!

Ноздри Сони дрогнули, и она вскинула руку, собирая нити заклинания в пальцах. В эту минуту она забыла о том, что вся магия осталась в Сузе – и магия тоже об этом забыла. Заклинание сгустилось в светло-зеленый шар, сорвалось с ее пальцев и ударило Никитоса в грудь.

– Я не сдохла, дорогой, – ухмыльнулась Соня. Зеркало на стене отразило незнакомую жуткую фигуру, и только потом Соня поняла, насколько ужасной и пугающей была в тот миг. Никитос, отброшенный к окну, схватился за горло: он задыхался, ему не хватало воздуха. Соня шагнула вперед и, подняв руку, сказала: – Я же говорила: не называй меня обезьяной.

Никитос жадно хватал воздух раззявленным ртом, не сводя взгляда с жены. Соня чувствовала, как лицо каменеет, превращаясь в маску презрения и ненависти. Вот он, человек, которого она любила всем сердцем, – и он заплатил за любовь, выкинув ненужную жену в другой мир. В клетку. На верную смерть. В ушах шумело; на мгновение Соне показалось, что она сейчас умрет от боли.

– Бабки он отвалил, – второй шар ударил Никитоса и отшвырнул его на пол. Гнев, абсолютный и ясный, туманил зрение. – Не мои ли бабки-то? Ты же никогда много не зарабатывал, дорогой, – еще один шар, и еще: из носа и ушей мужа потекла кровь. Соня прошла по комнате и склонилась над Никитосом. Она вернулась домой, ее магия осталась с ней, и она могла отомстить. Это было очень легкое и очень искреннее чувство.

Соню остановило только понимание того, что если она сейчас убьет Никитоса, то никогда не сможет посмотреть в глаза Лефевру.