Девушка без лица

— Ты предпочел бы сына, а не дочь.

Он отклонился, глядя в окно, и вздохнул.

— Ты меня не понимаешь, Ли-лин. Ты не понимаешь свою культуру. Ты не знаешь, почему многие китайские родители предпочитают сыновей?

— Догадываюсь. Это связано с энергией инь, нашей физической слабостью и писком женского голоса.

Он фыркнул.

— Нет, Ли-лин. Ты помнишь здания, которые мы видели, когда двигались к дельте Жемчужной реки?

— Большие прямоугольники со дворами в центре, — сказала я.

— Семьи там живут в больших комплексах, как огромные дома на холме Ноб. Но те поместья в Сан-Франциско вмещают шесть или семь человек, а дом с двором в Китае может уместить сотню.

— Сотню?

— Так меня растили, Ли-лин. Вокруг меня были братья, сестры, другая родня. Мои родители жили с нами, но и отец моего отца, его отец, некоторые дяди и их жены. Четыре поколения Сяней вместе. И мне это нравилось, когда я был мальчиком, все дети были готовы поиграть или поговорить. Мне никогда не было одиноко, и каждый прием пищи был шумным счастьем.

— И тебе не нравятся женщины, потому что…

— Хватит, Ли-лин. Я хочу, чтобы ты понимала, что мой прадед своим умом, долгими годами труда и удачей построил тот дом для всех нас. Патриарх этой семьи. Его сыновья не покидали его дом, пока не умирали, его семья была неразлучной. Его любили и уважали в его доме. Каждый прием пищи был праздником. Его сыновья давали ему внуков, с которыми он играл. Каждый внук начинал новое поколение. Каждое рождение мальчика было праздником, и все хотели узнать его.

— Дочери так отличались?

— Конечно. Дочь уходит, Ли-лин. Отец любит дочь, заботится о ней, радуется в ее присутствии, но она выходит за мужчину и становится частью его хозяйства. Люди говорят, что неудача, когда рождается девочка, но знаешь, почему?

— Нет. Прошу, продолжай.

— Допустим, дочь трудолюбивая, талантливая и добрая, заботливая и всем делает подарки, хорошо слушает, и что-то в ней заставляет всех вокруг улыбаться вместе с ней.

— Не вижу тут неудачи.

— О, она есть. Потому что дочь, даже любимая дочь, уйдет. Она выйдет замуж, уйдет в его семью, и ее родители больше ее не увидят. Ее отец будет сидеть один, печально вспоминать девочку, которая теперь озаряет другой двор. Родители знают, что с рождением дочери их ждет потеря.

Я молчала.

— Со мной росли сестры и кузины, Ли-лин. И некоторых я любил. Одна старшая сестра заботилась обо мне, и я восхищался ею. А потом она вышла замуж, и я ее больше не видел. Я провел много дней, рыдая по сестрам, которые ушли. Мне пришлось научиться не привязываться к женщинам. Моя мать, моя бабушка и жены моих дядь были единственными постоянными женщинами в моей жизни. Кузины, сестры и племянницы — временными. И какой дурак может заботиться о том, кто точно уйдет?

— Я тебя не оставил.

Отец поднял ладонь, словно хотел начать лекцию, но миг прошел, и он опустил руку.

— Ты осталась со мной, потому что твой муж был моим учеником, а его отец не жил в Америке. Ты знаешь, как я не люблю эту страну, Ли-лин. Эта земля без традиций, люди не уважают свое прошлое, не почитают своих предков, людей забывают, как только шаги утихают. Ничего знакомого, даже запах травы другой, как и цвет заката. Но это, клянусь, благословление многих китайских отцов: в этой стране моя дочь нашла хорошего мужчину, но осталась в моей семье.

— Пока ты не отрекся от меня.

Он склонил голову и пронзил меня взглядом.

— Я разорвал узы семьи из-за произошедшего.

— О чем ты?

— Старый враг искал меня по миру, — сказал он. — Он навредил тебе, Ли-лин. Оставил тебя в коме. И он напал на тебя только из-за меня.

— Так ты отрекся от меня ради моей защиты?

— Отчасти.

Я отклонилась и посмотрела в окно поезда. Многое в речи отца я не понимала, потому что жила и росла в другой культуре. Он держался от меня на расстоянии, потому что всегда ожидал потерять меня? Это было логично, хоть и ранило. Но со смертью моего мужа отец снова стал самым важным мужчиной в моей жизни, а я все еще не понимала его.

«По шагу за раз, Ли-лин», — на этом поезде он открыл о себе больше, как и об отношениях семьи, чем когда-либо. Я была благодарна, и я не давила.

— Насчет прошлого, — сказала я, — Китай настолько отличается?

Он моргнул и посмотрел на меня.

— О чем ты?

— Ты говоришь, что Америка не уважает прошлое, — я пыталась говорить так, чтобы он не разозлился, — но в прошлом году Император Китая пытался запретить книги о призраках и приказал сжечь картины с монстрами.

— Император Гуансюй юный, — сказал отец. — Он идеализирует современное, у него детский взгляд на традиции. Императрица-вдова знает лучше, а сейчас она правит как регент, пока Гуансюй живет в Летнем замке, вдали от власти. Она отклонила эти глупые указы.

— Но у этих взглядов есть поддержка, — сказала я. — Еще есть люди у власти, которые верят, что Китаю поможет стирание прошлого.

На лице отца появилось изумление, пока он слушал меня. Я ждала, пока он пошутит.

— Все разговоры о прошлом, — сказал он с улыбкой, — пока мы едем к нему.

— Ты рад встрече с придворным, который жил шестьсот лет назад?