Девушка из Дубровника

Сидя на шпагате, я наконец услышала, как скрипнула кровать. Поднялась, встала, держась руками за перила, в ожидании, когда он пойдет меня искать. Шаги босых ног — ближе, стук балконной двери.

— Ника?

Это была самая обычная минутная связка, которую я могла сделать хоть во сне, на любой горизонтальной поверхности, на любой направляющей. Стойка на руках, продольный и поперечный шпагат, поворот, прогиб ногами вперед, соскок. Вот только стойка эта была на перилах, а внизу — подпорная стена и крыши домов. Ни разу с тех пор как… Даже когда прошла медкомиссию и получила справку о полном восстановлении. Ушел кураж — а без него на высоте делать нечего.

Соскочив, я очутилась в объятьях Глеба. Его лицо, уже заметно смуглое, побледнело, но глаза горели так, что внутри у меня все замерло, а потом счастливо задрожало. Похоже, моя акробатика завела его похлеще, чем меня процедура извлечения ежиных игл.

— И что это было? — спросил он, старательно копируя мои интонации. — Цирк уехал, клоуны остались?

— Ты даже не представляешь, насколько угадал, — кивнула я, прижимаясь к нему.

Вместо того чтобы сгрести меня в охапку и отнести обратно в постель, Глеб сел в шезлонг, а я снова оказалась у него на коленях.

— Ну, рассказывай, — тихо сказал он.

«У девочки феноменальная… суплес».

Соседка Марьпална произнесла это вполне по-французски. Мне только исполнилось четыре года, и я не представляла, что такое «суплес», не говоря уже о первом слове, которое, наверно, и повторить не смогла бы. Я всего-навсего любовалась своей задницей, нагнувшись и просунув голову между коленей, когда Марьпалну принесло попросить то ли соли, то ли сахара.

«Не знаю, что с ней делать, — пожаловалась мама. — Так и норовит в узел завязаться. Сломает себе что-нибудь».

«Не надо ничего делать, — возразила Марьпална. — Отдайте ее на гимнастику. Вдруг олимпийская чемпионка получится».

Мама вдохновилась. Папа поддержал. Толстая Софья смотрела на меня как на таракана, ускользнувшего от тапка. Я гадала, что такое «флинаминальная пуплес». Оказалось, что это всего-навсего гибкость, которая у меня действительно оказалась выше всякой нормы. Уже встав взрослой, я узнала, что ничего особо хорошего в этом нет и что это признак генетического отклонения, но тогда об этом никто не задумывался.

Впрочем, секция, где подтвердили мою пригодность, оказалась все-таки не гимнастической. До той надо было пилить почти час с двумя пересадками, зато акробатическая обнаружилась в соседнем доме. Родители решили так: что в лоб, что по лбу. Мне тоже было как-то все равно, хотя и огорчало, что акробатика не олимпийский вид спорта. Со временем я с этим смирилась и начала мечтать о чемпионате мира — ну а что, тоже неплохо.

Лет до восьми я была в секции звездой. Все давалось без труда, и я намного обгоняла ровесниц, делая элементы, о которых они могли только мечтать. Тренер Илона постоянно жаловалась маме, утверждая, что «Ника лентяйка и не хочет работать». Мама удивлялась: какая же я лентяйка, если стабильно занимаю первые места на всех соревнованиях. В конце концов у них случился какой-то конфликт, и мама перевела меня в другую секцию, посерьезнее. И вот там оказалось, что одних природных данных маловато. Девчонки, которые, по сравнению со мной, были деревянными буратинами, выезжали за счет настырности и трудоспособности — того, чего не было у меня. Второе место, четвертое, шестое — я покатилась вниз. Я! Королева!

Ох, какой же это был удар по моему самолюбию. Я закатывала маме истерики и хотела вообще бросить занятия. И удержало меня — ну да, все то же самолюбие. В первую очередь, презрительно оттопыренная губа Софьи. Надо сказать, с сестрой мы всегда жили как кошка с собакой. Она была на пять лет старше и считала, что своим появлением на свет я перетянула на себя одеяло родительского внимания, которое полностью должно было принадлежать ей. Я решила, что снова стану лучшей — хотя бы уже только для того, чтобы стереть с ее круглой физиономии эту усмешку.

Это был ад. Раньше все получалось легко, играючи, на одних способностях, с первого, ну, может, со второго раза. Теперь приходилось повторять каждый элемент, связку, комбинацию десятки раз. Мой уровень требовал тяжелой работы и безграничного терпения. Сначала я просто умирала. Новый тренер Иван Андреевич был скуп на похвалу и щедр на ругань, но если уж хвалил — значит, я действительно была на высоте. Спустя какое-то время включился режим «сдохну, но добьюсь». Через полтора года я взяла золото на России в своей возрастной группе.

Да, в команде я снова стала Королевой. В школе меня звали так же, но, пожалуй, только в насмешку. Там меня не то чтобы не любили, скорее, сторонились. Подруг у меня не было, в общей жизни класса я никак не участвовала. Попробуй поучаствуй, когда с утра до вечера все рассчитано по минутам. Если в расписании вдруг оказывалась всего одна тренировка, этот день можно было считать праздником. Впрочем, от меня ничего и не требовалось. Считалось, что я защищаю честь школы. От кого — так и осталось загадкой.