Девушка из Германии

Каталина рассказала, что однажды утром, проснувшись, она увидела, что прабабушка Альма перестала дышать, а ее сердце больше не билось. Каталина закрыла глаза и осмелилась совершить крестное знамение над ее холодным серым лицом, прежде чем поцеловать ее на прощание.

Теперь я понимаю, почему моя тетя говорила, что в нашей семье никто не умирает: мы сами отпускаем себя, сами решаем, когда пора уходить. Это заставило меня вспомнить о папе. Может быть, он тоже однажды попал в ловушку и просто позволил себе умереть под обломками.

Ханна 1985–2014

Каждый день, когда я открываю окно своей спальни и вижу листву деревьев, которые защищают меня от агрессивного утреннего солнца, я понимаю, что я все еще жива и по-прежнему живу на острове, куда мои родители привезли меня против моей воли. Мой разум бежит со скоростью, за которой не поспевает память. Мои мысли летят быстрее, чем я успеваю их фиксировать. Я не помню, что мне снится, не помню, о чем думаю.

Мои ночи беспокойны. Я никак не могу устроиться и просыпаюсь с рассветом, не зная почему. Я больше не в нашей квартире в центре Берлина: я не вижу тюльпанов из гостиной. «Сент-Луис» вытеснен из моего сознания так далеко, что я не могу вызвать в памяти его запахи.

Годы, проведенные в Гаване, запутали меня. Иногда мне кажется, что Гортензия вот-вот войдет в мою комнату или что я иду с Эулоджио в книжный магазин. Аптека, Эсперанса, мои прогулки с Хулианом, появление Густаво, рождение Луиса – все это перемешалось. Я могу видеть маленького Густаво и в то же время Луиса, который прощается со мной.

Он был единственным, кого можно было спасти.

После окончания учебы в университете Луис начал работать в Центре исследований в области физического образования. Когда он приходил домой из офиса, то закрывался в своей комнате и читал. Он поглощал любую книгу, которая попадалась ему на глаза. Все подряд проходило через его руки: исследования по производству сахара, трактат по алгебре, теория относительности или полное собрание сочинений Стендаля. Он читал каждую страницу с большой концентрацией.

Он очень мало говорил, но у него были особые отношения с Каталиной. Она знала, что ему нужно, даже не спрашивая. Меня же он целовал в лоб всякий раз, когда уходил из дома или возвращался. Мне этого было достаточно.

Выходные он проводил в кино. Ему не нужно было ни с кем разговаривать там: он был вечным наблюдателем.

После отъезда в Нью-Йорк он звонил нам раз в месяц, чтобы сообщить, что положил на наш счет деньги, но потом постепенно его звонки становились все реже. Когда мы узнали, что произошло на Манхэттене в тот страшный сентябрьский вторник, мы догадались, что не получим от него вестей некоторое время. Но молчание затягивалось, и я решилась написать в офис нашего управляющего трастовым счетом. И однажды утром мне позвонили: Луис погиб. Вот так просто.

Боль свалила меня с ног, хотя на самом деле мы потеряли его задолго до этого.

– Не надо дважды плакать над одним и тем же трупом, – сказала Каталина. – Его отъезд уже подготовил нас.

Я понимала: мы все обречены на преждевременную смерть.

В одну из тех ночей, такую жаркую, что невозможно было заснуть, я приняла ванну с фиалковой эссенцией, чтобы освежиться и чтобы воспоминания о Луисе остались со мной. Я заснула меньше чем через час.

Открыв глаза, я увидела, как он идет по улицам Нью-Йорка между параллельными линиями небоскребов – крошечная точка в огромном городе. Стояла тишина: не было слышно ни шума машин, ни быстрых шагов прохожих, ни ветра. Вокруг никого не было, и я видела вдалеке только его, сидящего на холодной темной скамье. Я услышала его тяжелое дыхание и подумала: «Он готов к тому, что должно произойти».

Внезапно солнце погасло. Произошел взрыв. Потом еще один, а затем город медленно поглотила темнота.

Я побежал к нему сквозь мрак и нашла его спящим, как в детстве. Он снова был моим маленьким мальчиком. Закрыв глаза, я почувствовала его запах. Я снова открыла их, и вот он, мой малыш, лежал на руках.

Я начала петь ему колыбельную: «Когда наступит утро, я разбужу тебя, мой милый».

– Давай вместе пойдем навстречу солнцу, – шепнула я ему по-испански. Теперь я была ни в Берлине, ни в Нью-Йорке, ни в Гаване. В тот роковой день я вообще перестала существовать, пока не узнала, что у Луиса есть дочь.

Со мной связался адвокат из Нью-Йорка – хотел узнать, заинтересована ли я начать судебный процесс, чтобы получить свою часть счета, открытого моим отцом для Розенталей. Этот человек, который надеялся получить прибыль от притязаний, которые я никогда не собиралась предъявлять, сделал мне ценный подарок: рассказал о существовании Анны Розен – той, что пришла в мир свободной от бремени Розенталей.

Мы не могли поверить в эту новость: Каталина прыгала от радости и обнимала меня. В тот день я впервые увидела, как она плачет. У Луиса была не только жена, но и дочь, которая носила его имя. Они были его наследницами.

– После трагедии часто приходят хорошие новости, – философски изрекла Каталина.