– Это, Настя, наш домашний самогон. На кедровых скорлупках. Полезный! Такого в городе не выпьешь. На вот, попробуй.
Я выпила стопку залпом, закашлялась от резкого запаха.
– Ну как? – играя зеленоватыми глазами, осведомился дядя Витя.
Я смогла только внушительно кивнуть.
– То-то же! – довольно поддакнул он, приняв мой кивок за похвалу своему искусству.
На той же неделе я поехала на тракторе за грибами вместе с Ленкой и Ушаковыми. За рулём был Сашка, у которого выдался свободный день, а мы, сидя в кузове, неспешно говорили обо всём. По нашему следу бежали две Санькины собаки – он выпустил их, чтобы поохотились на мышей в лесу.
– Красота кругом, – легко обмахиваясь берёзовой веточкой, говорила тётя Катя Ушакова. – Пригляделись мы к ней, а ведь в какой земле живём! Хоть на карточку, а хоть на календарь снимай.
– А главное, люди в деревне крепкие, – продолжил Ушаков. – Потому что тут два пути: или загнёшься, или работать будешь. А просто так проклажаться да деньги получать не выйдет.
Я подумала, что, наверное, он не раз встречал городских, которые «проклажаются», и на всякий случай пообещала, что буду хорошо работать.
– А кто ты будешь? – полюбопытствовала у меня тётя Катя.
– Учитель. Русского и литературы.
– Учитель? – со значением переспросила она, медленно продолжая обмахиваться своей веточкой. – Это должен быть человек святой.
– Как это? – поразилась я.
– А так. Он у всех на виду, все по нему судят, как надо жить. Вот у нас, Толя, помнишь, Матвей Иваныч был?
– Помню, как же. Земля ему пухом. Со всеми здоровался, всех уважал. И мы его уважали. Какой документ надо сделать, в какую контору обратиться – всё к нему.
Тётя Катя согласно покивала.
– Простой человек может и обмануть где-то, и со службы украсть, а учитель – нет! С него много спросится.
Поражённая их серьёзностью отношения к учителям, я спросила:
– А у меня так получится?
Мне очень хотелось, чтобы ответили «да».
– Откуда ж мы знаем, – просто сказал Ушаков.
На обратном пути мы пели песни, и вдруг посреди дороги трактор остановился.
– Поломка, что ли? – предположила Лена.
Из кабины вылез Сашка и начал осматриваться кругом, как будто что-то ища.
– Да ты что потерял-то? – спросила тётя Катя Ушакова.
Тот откликнулся не сразу. Хмуро пробормотал:
– Еду и слышу… визжит чё-то… Сучка, может, под колёса попала.
– Сашка-а-а! Ха-ха! – залилась смехом тётя Катя. – Да это же мы поём!
Разговор под звёздами
Дни летели, ночи становились всё длинней, и уже в десять вечера над деревней сгущалась бархатистая чернота, в которой вначале одна за другой, а потом целыми десятками начинали появляться звёзды.
Я и в городе любила смотреть на небо, но звёзды там были всегда редкими, только в самые ясные ночи можно было разглядеть скупые горстки сияющих точек. А здесь, в Мальцево, звёзды сияли щедрыми россыпями, и от их изобильного света небо казалось полупрозрачным. Если я долго смотрела на них, мне чудилось, что звёзды становятся ближе, спускаются к земле, и очень верилось в поэтичную эвенкийскую сказку о Млечном пути. В той сказке ловкий и упрямый охотник погнался за оленем на небо, да так и не настиг его, превратившись в Полярную звезду. А след от лыж охотника остался в небесной дали.
Когда после того августа прошло уже девять лет, и я должна была вот-вот родить сына и стояла у подъезда в ожидании «скорой», выдалась ясная звёздная ночь, и мне приходили на ум прощальные строчки Маяковского:
Тогда же, в шестнадцать, я уже хотела иметь детей, как Лена или Полинка, но не слишком хотела иметь такого мужа, какие были у них. О детях я думала потому, что мне хотелось о ком-то заботиться, и жизнь только ради своих интересов казалась немыслимой. Кроме этого, насмотревшись на Лену и Полинку, я захотела чувствовать себя взрослой, быть настоящей женщиной, а ощутить это навряд ли было возможно, не имея детей.
Я слушала невесёлые разговоры Ленки о том, что Сашка выпивает, пьяный бывает сердит, бьёт посуду, выговаривает Ленке за то, что она курит, хотя сам дымит не хуже паровоза. Последнее почему-то особенно сильно меня обижало, и не потому, конечно, что я как-то поддерживала курение, а потому, что Сашка ставил знак неравенства между собой и своей женой. И пусть даже Сашка соорудил во дворе коптильню, держал десяток собак для охоты и развёл три огорода, эти его хозяйственные заслуги немного стоили в моих глазах. Я, конечно, мало понимала в семейной жизни, но знала по своему скудному ещё детскому опыту, что в мире существует дружба, а для друга стараются делать всё, как для себя, потому что он – как часть тебя самого.
Сашка же обходился с Леной, по моим меркам, слишком грубо. Впрочем, и тётя Люба считала, что он Ленку не жалеет. Когда та поздним вечером приходила к нам с банкой молока после вечерней дойки, тётка сочувственно говорила ей:
– Устала? Натопталась за день?
И, благодарно принимая молоко, поила Лену чаем с карамельками.