Мы остались с Леной вдвоём. Она прилегла на маленькую тахту со спинкой, где спала Анютка, и, облизнув пересохшие губы, попросила меня:
– Настенька… Там на кухне в хлебнице документы в файле лежат, приготовь…
Я принесла бумаги, потом стала доставать из шкафов и тумбочек нужные вещи для роддома.
– Ты прости уж, что так вышло, – извинялась Ленка. – Мне же ещё не срок. Я думала, только к концу месяца рожу или вовсе в сентябре…
Я погладила её по худым загорелым рукам, на которых выступали вены, отчаянно желая успокоить:
– Это ты меня прости, что я смотрела и не догадалась, что ты скоро родишь. Сейчас Васька придёт, на машине повезут тебя в райцентр…
Лена не стонала и не кричала, но по её тяжёлому шумному дыханию и по тому, с какой силой она упиралась ногами в спинку тахты, я догадывалась, что ей несладко. Девчонкам я включила «видик» со «Смешариками», чтобы не бегали по дому, а сама сидела на полу рядом с Ленкой, изо всех сил желая, чтобы поскорей нашлась машина.
Когда глухо стукнула дверь, я подскочила, думая встретить Ваську, но внезапно увидела не кого иного, как тётю Любу. На мгновение я застыла перед ней в немом удивлении, а потом кинулась ей на шею. Тётя Люба здесь! Значит, всё теперь будет хорошо.
Оказалось, её подвёз на машине дяди Витин старший сын Семён. Чисто случайно она сразу по приезду решила пойти навестить Лену и тут столкнулась с бегущим куда-то Васькой.
Машину для Ленки пригнали. Помогая ей усаживаться, тётя Люба отчитывала молодую мамашу:
– Ты как будто первый раз, а! Если бы дома родила?! Настька бы роды принимала?
Я ошеломлённо протягивала пакеты с вещами, воображая, что бы мы и впрямь делали в таком случае.
– Не поняла я… – оправдывалась Ленка.
– Ладно, тебе и так плохо. До больницы-то смотри, доезжай!
– Доеду…
***
Тётя Люба попросила меня остаться и, если она к утру не вернётся, отвести девчонок в садик. Вася и Галька поспешили к бабушке – сообщить новость.
Санька вернулся часам к восьми вечера. О том, что Лену увезли в роддом, он уже знал. Я дала ему поужинать макароны с лечо, и он молча всё съел, сказав только два слова:
– Масла мало.
Потом ушёл кормить скотину, доить корову.
Часам к десяти наконец позвонила тётя Люба. Трубку, конечно, взял Сашка, но я села около него и прекрасно услышала, как на том конце провода радостно сказали:
– Родила! Почти как приехали, так и родила. Позвонить возможности не было. Нормально вроде всё! Два кило девятьсот, рост сорок восемь сантиметров. Мать живая, весёлая. Страху набралась!
– Ты скажи, кого родила-то?
– Мальчика!
Сашка засмеялся.
– Спасибо, тётка!
Он бросил трубку, накинул рабочую куртку и умчался куда-то. Я уложила девчонок и легла спать сама. Сашка вернулся под утро, был пьяный и, не раздеваясь, лёг спать. Я осторожно закрыла его каким-то пледом, а в половину седьмого, как только прозвенел будильник, принялась тормошить девчонок. Они ныли, не хотели одеваться. Я кое-как заплела их, натянула колготки, напялила, какие нашла, платья и повела по главной улице до детского сада. Увидев воспитательницу, Анютка успокоилась и пошла в группу. Марина же уцепилась за меня.
– Мариночка, доча, иди, – подражая интонациям тёти Любы, сказала я. – Вечером заберу тебя. Поиграешь, поешь, поспишь – там я и приду.
После садика я побежала к бабушке, позвонила от неё в роддом, попросила позвать Елену Бродникову.
– Настька, ты! – радостно звенел в трубке Ленкин голос. – Ты моя родня самая лучшая! Как там доченьки мои?
– Хорошо, в садике.
– А Санька?
– Нормально, – соврала я.
– Ну, и слава Богу. А у меня тут хорошо! Лежу, отдыхаю, с бабами разговариваю, ребятёночка кормлю! Слушай, красавица моя: там у нас малина осыпается, наверное. Ты собери её, а?
– Соберу и сварю.
– Ой, спасибо, дорогая!
Сашку привела в чувство его мать, младшая тёти Любина сестра: зайдя при мне в дом и увидев на столе бутылки, она начала так кричать благим матом, что я не один раз вздрогнула. Мы вместе с ней стали мыть окна, выбивать коврики, протирать шкафы. Сашка, оправившийся от внезапного счастья, покрасил свежей голубой извёсткой печку.
На шестой день Лену с ребёнком должны были выписать. В доме окна сияли чистотой, в комнатах и на кухне царил порядок, еды было приготовлено на два дня вперёд.
Мы поехали на ушаковском УАЗике – хозяин машины, разодетый в рубашку и брюки со стрелками Саня, его мать и я. Тётя Люба добровольно уступила мне место в машине, видя, как сильно я желаю поехать за Ленкой в райцентр, и осталась с девочками.
Лена вышла на крыльцо в брючном костюме, в расстёгнутом пиджаке, под которым виднелась белая футболка, растянутая на набухших грудях.
– Родня приехала! – весело оглядела она нас.
Сдав ребёнка на руки довольному отцу, она крепко обняла меня, потом объятием поприветствовала и свекровь, и старика Ушакова.
Заходя во двор, Ленка, несомая по волнам какой-то дикой, неуёмной радости, горячо приветствовала всё живое:
– Здравствуй, ты, мой огород! Здрасьте, куры! Здрасьте, кролики!
Она подошла к сторожевому псу Северу и стала нежно трепать его вислые уши.
– А-ах ты, сволочь! Старый ты чёрт! Расцеловала бы я тебя!