Девушка из JFK

Оставалось лишь гадать, какой заряд кончится раньше: в батарейках мегафона или в животе милуимника. Но Мени решил не искушать судьбу: прозвучала новая команда, и мы с облегчением вернулись в кондиционированное чрево автобуса. Резервисты проводили нас приветственными взмахами рук и приглашениями приезжать еще. Без сомнения, наш концерт помог им скоротать томительные часы утренней смены. Но, как выяснилось, это была лишь короткая репетиция главного представления.

Полчаса спустя автобус въехал в большую арабскую деревню и, с некоторым трудом протиснувшись сквозь лабиринт горбатых и узких улочек касбы, остановился перед мечетью. Нас уже ждали: на площади собралось довольно много народу – от шустрых любопытных мальчишек и девчонок до иссохших коричневых стариков и женщин в черных балахонах. По опыту общения с яффскими я хорошо знала, что, при всем уважении к детям и старикам, главным ядром и действующей силой любой арабской толпы всегда является шабаб – компания молодых неженатых парней. Были они и здесь – человек тридцать-сорок, если не больше. По сигналу Мени они разобрали привезенные нами плакаты и флаги. Только теперь я обратила внимание, что некоторые флагштоки толщиною напоминают бейсбольные биты. Шабабники так и держали их – положив на плечо наподобие дубин.

Почти сразу же к нашему командиру выстроилась очередь. Мени достал пачку двадцатишекелевых банкнот и под всеобщий галдеж приступил к раздаче. Сначала уважил пожилых, затем одарил нескольких теток покрепче, а остаток вручил главарю шабаба – нагловатому смазливому парню со сказочным именем Алладин. Те, кому ничего не досталось, понуро побрели домой, а оплаченные нестройной колонной двинулись вместе с нами к цели, известной пока что немногим. Когда вышли за деревню, Мени шепнул мне на ухо, чтобы я лучше смотрела за американками.

– Объясни им, что не надо все время улыбаться. Сама знаешь, здесь это могут понять как приглашение… – он послюнил палец, проверил направление ветра и удовлетворенно кивнул. – Дует сегодня хорошо, в спину.

Алладин и в самом деле активно вертелся в окрестности вашингтонских куполов, усиленно предлагая подругам помощь в преодолении канав и ухабов. В отличие от грубого Карподкина, он избегал прямых взглядов на содержимое Мириной блузки, зато чрезвычайно галантно протягивал крепкую мужскую руку, чтобы даме было на что опереться. При этом как-то само собой получалось, что Мира наталкивается на него то грудью, то ягодицей. Шабабники, ухмыляясь, шли следом, как стая молодых волков за обхаживающим самку вожаком.

Я отвела наглеца в сторонку.

– Не трожь ее.

Алладин усмехнулся.

– А что такое? Американки – моя слабость. Слаще американок только шведки.

– Не трожь ее, – повторила я.

– А то что? Зарежешь? – осклабился он.

Я не стала отвечать, нагнала американок и пошла рядом, загораживая Миру от волчары. В самом деле, ну что я могла ему сделать? Тем более что две эти идиотки не видели ничего дурного в галантности героического борца за свободу Палестины. Напротив, обе пребывали на вершине восторга. Они шли в бой бок о бок с угнетенными палестинцами, принимали прямое участие в протесте против захватчиков! Опасность здесь могла исходить только от оккупантов, от их винтовок, штыков и бульдозеров – особенно от бульдозеров, – которых, увы, пока что не наблюдалось, к превеликому разочарованию Рэйчел.

Колонна поднялась на пригорок, и в слоистом от жары воздухе перед нами возникли красные крыши еврейского поселения. Мени взял микрофон.

– Героические палестинцы! Сестры и братья! Это ваша земля! – прокричал он, указывая в сторону крыш. – И мы все вместе не устанем напоминать об этом подлым оккупантам! Мы против насилия! Это мирная демонстрация! Мы просто пришли напомнить им, на чьей земле они поставили свои незаконные дома! Вперед, братья и сестры! Хочу напомнить еще раз: это мирная демонстрация!

Колонна зашумела и двинулась к поселению. Нас отделяло от него не более полукилометра, когда из ворот выехал армейский джип, неторопливо приблизился и остановился в десятке-другом метров, преградив путь колонне. Из джипа, держа наготове оружие, вылезли молоденький лейтенант и два солдата-срочника. Мени хлопнул по плечу старика в поношенном сером пиджаке поверх выцветшей галабии:

– Давай, Абу-Маер. Как обычно.

Старик выступил вперед. Лейтенант выжидающе смотрел на него из-под каски.

– Это моя земля, – сказал старик по-арабски.

– Не понимаю, отец, – пожал плечами лейтенант. – Извини, не знаю арабского. В чем вообще дело? Кто-нибудь может объяснить?

– Он говорит, что это его земля! – крикнул Мени. – Это его земля!

– Ладно, говорит, – согласился лейтенант. – Только при чем тут я? Пусть говорит это в суде. Если суд согласится, тогда конечно. А пока что дальше хода нет, ни ему, ни вам.

– Это насилие! – крикнул Мени. – Вы насильственно не пускаете людей на их собственную землю. Мы пришли с миром, а вы применяете насилие!

– Какое насилие? – удивился лейтенант. – Мы пока еще просто разговариваем, разве нет?