Девушка из каюты № 10

Паспорт. Не знаю, насколько крупный порт Тронхейм, но у них наверняка есть какой-нибудь таможенный или паспортный контроль. И у трапа кто-нибудь с судна должен проверять пассажиров, когда те покидают судно и возвращаются на борт. Кто-нибудь поймет, что я все еще здесь.

Надо надеяться на это.

Однако надеяться было трудно – очень трудно, когда тусклая лампочка то и дело мигала и затухала, а в комнате с каждым вдохом оставалось все меньше воздуха. Господи, как же трудно.

Я закрыла глаза, чтобы не смотреть на сдвигающиеся стены и искаженный свет, и натянула на себя тонкое одеяло. Попыталась на чем-то сосредоточиться – на плоской продавленной подушке под головой, на звуке собственного дыхания.

Но мысли так и возвращались к той девушке, которая с беззаботным видом, уперев руку в бедро, стояла у моей каюты, а потом развернулась и пошла по коридору к выходу на нижнюю палубу.

Неужели все это время она пряталась на борту? Может, именно здесь? Нет, даже с закрытыми глазами я понимала, что никто в этой клетушке не жил. В помещении не чувствовалось присутствие человека, не было пятен на ковре, следов от кофе на пластиковых полках, запаха еды, пота или дыхания. Даже по свернувшемуся в раковине пауку можно понять, что комнатой никто не пользовался. Такая энергичная и полная жизни девушка не могла не оставить после себя следов. Если она где-то и пряталась, то точно не здесь.

Эта комнатушка смахивала на могилу. Наверное, в ней меня и похоронят.

Глава 23

Не знаю когда, но, измученная головной болью и гулом двигателя, я, видимо, все же уснула, потому что разбудил меня звук щелчка.

Я резко дернулась и ударилась головой о верхнюю койку. В висках застучала кровь, пронзительно отдавая в затылок.

Я зажмурилась, чтобы перетерпеть боль, а когда она немного утихла, перекатилась на бок и открыла глаза, щурясь от тусклого света флуоресцентной лампы.

На полу лежала тарелка и стоял стакан – кажется, с соком.

Я взяла его и понюхала. Пахло действительно апельсиновым соком, но я не могла заставить себя выпить его. С трудом поднявшись, я пошла в крошечную ванную, вылила сок в раковину и наполнила стакан водой из-под крана, теплой и затхлой. Впрочем, теперь мне так хотелось пить, что я была согласна и на такое. Я опустошила стакан, налила еще воды и тоже выпила – уже медленнее, пока шла обратно к койке.

Сейчас бы обезболивающего, но и помимо головной боли я чувствовала себя ужасно – меня трясло, по телу разливалась слабость, как при гриппе. Наверное, все дело в голоде – ела я давно, видимо, резко упал уровень сахара в крови. В животе бурчало, и я пригляделась к содержимому тарелки. На вид еда была вполне нормальной: тефтели в каком-то соусе, пюре, горошек и булочка. Я понимала, что надо поесть, однако к горлу подступало то же чувство отвращения, которое заставило меня вылить сок. Как можно принять еду от человека, запершего меня в этой подводной темнице? Туда могли положить что угодно. Крысиный яд, снотворное или что похуже. А выбора нет, потому что есть надо.

Внезапно от одной только мысли о том, чтобы положить в рот хоть ложку этого соуса, мне стало дурно, и захотелось отправить все это вслед за соком, но уже поднявшись, чтобы взять тарелку, я кое-что осознала.

Им незачем травить меня. Если бы меня хотели убить, то просто заморили бы голодом.

Я старалась мыслить четко.

Если меня привели сюда, чтобы убить, то давно бы убили. Так?

Да. Меня могли бы ударить еще сильнее, задушить подушкой, пока я была без сознания, надеть на голову пакет. А меня, несмотря на все сложности, притащили сюда.

Значит, убивать меня не собирались. Пока что. Одна горошина. От одной отравленной горошины ведь не умрешь?

Я наколола горошину на вилку. На вид вполне нормальная.

Положив горошину в рот, я медленно перекатила ее на языке. Никакого необычного привкуса.

Я проглотила ее.

Ничего страшного не произошло. Я, собственно, ничего и не ожидала – в ядах я не разбираюсь, но предполагаю, что ядов, убивающих человека за несколько секунд, существует не так уж много и достать их проблематично.

Зато произошло кое-что другое. Я почувствовала голод.

Я подцепила и съела еще несколько горошин, сначала с опаской, а затем все быстрее. Потом я насадила на вилку тефтелю. На запах и вкус она была вполне нормальной, только немного пахла столовой.

Вскоре тарелка опустела, и я стала ждать, когда кто-нибудь придет и заберет ее.

Я ждала.

И ждала.

Оказавшись запертым в комнате без окон, часов и любых других приспособлений для измерения времени, первым делом понимаешь, что оно растяжимо. Я пыталась считать – секунды, пульс, – но сбилась, дойдя до двух с чем-то тысяч.

Больше всего меня беспокоила легкая дрожь в руках и ногах. Сначала я думала, что все дело в пониженном сахаре в крови; затем, поев, я начала волноваться, не было ли чего такого в еде, а теперь поняла: надо вспомнить, когда я в последний раз принимала лекарства.