Девушка кормившая чаек (СИ)

И вот, я сидела, вполуха прислушиваясь к разговору на кухне. Особо напрягаться не приходилось: Джессика истерила. Она всегда истерила, стоило ей вспомнить о том, что произошло. Кто бы мог подумать, что Джессика такие слова знает?.. Но слов было недостаточно и стоило Ральфу вывести ее из себя неосторожным ответом, она принималась биться о мебель.

Очень трудно доказать полицейским, что ты — не маньяк, когда вся деревня знает, что ты — каратист и тебе не обязательно бить руками. А Джессика так мастерски научилась сбивать спиной шкафчики, что даже мысли о том, что она сама прыгает, а не падает, ударенная в живот, у полицейских не возникало.

Ральф замкнулся в себе; он уже тогда начал пить. Его ослепительное лицо и тело юного бога, автоматом настраивало против него мужчин. Но если в школе он как-то справлялся, то парни в форме без труда одержали верх. На память об одной ночи в камере, его бровь до сих пор рассекаей тонкий белесый шрам.

Я услышала удар и привстала, отбросив книгу. Сердце билось: все! Началось. Обозвав Джессику, Ральф сбежал вниз по лестнице. В подвал. Она осталась на кухне — выть в голос и кататься по полу. Надвигался шторм и я это чувствовала. И как Русалочка, я устремилась в самый центр бури.

Ральф сидел на коробках со старыми книгами. Он даже не слышал, как я на цыпочках, бесшумно спустилась вниз. Я столько лет за ними шпионила, что теперь могла бы проделать это тише, чем дух. И когда Ральф заметил меня, было слишком поздно пытаться спрятать лицо. Скрыть потоки стекающей по ресницам боли.

Мне было девять, не больше. Но я так давно научилась воображать себя взрослой, равной, что мне не составило труда сделать то, что я сделала. Словно Русалочка, бросившись сквозь кипящие в бурных волнах обломки, я бросилась к Ральфу и обхватив его голову, прижала к своей груди.

Он молча обнял меня, так крепко прижал к себе, что сделал мне больно. Счастье затопило и нивелировало боль. Он слишком устал. Слишком выдохся в неравной борьбе. Я была единственным утешением. Единственным во всем мире существом, которое все еще любило его. Которое принимало его таким, как есть. Не осуждая и ничего не прося взамен. Мы уже давно не сидели вот так, в подвале. Когда усадив меня на колени, Ральф зарывался лицом в мои волосы и молчал, пока внутри не стихала боль. Потому что я становилась взрослой. Потому реагировала на его руки совсем не так, как должна бы маленькая девочка.

Но сегодня он прошептал чуть слышно:

— Я больше этого не вынесу, Вив. Что мне сделать, чтобы угомонить ее?..

— Упечь в психбольницу, — сказала я первое, что пришло на ум.

Мне все еще по ночам снилась эта дура-психолог, которая во что бы то ни стало решила, что вылечит меня от безумия. Даже, если прежде ей придется меня безумием заразить. Ральф вздрогнул, натянуто рассмеялся... Я стояла между его колен, обняв за плечи. Стояла, упиваясь ощущением того, что нужна ему. Что я — словно равная ему, взрослая. Та девушка, которую он сможет любить. Я упивалась секундной властью над ним и внезапно, вдруг поняла: здесь не я — Русалочка. Русалочка — это он. Я была ребенком, но я была на своем месте. Я была довольна своей жизнью, я знала, что когда вырасту, я получу его. А Ральф — он задыхался в море печали, тогда как его сердце рвалось на волю.

— Он красивый?.. Ну, Филипп?

— Очень, — как-то обреченно выдохнул Ральф. — Очень красивый...

— Как ты?

— Нет. Гораздо красивее.

— Этого быть не может! — сказала я. Ральф рассмеялся и поднял голову.

Его длинные ресницы слиплись, но глаза уже высохли и сияли каким-то незнакомым прежде огнем. Мы смотрели друг на друга, словно сообщники. И мой иллюзорный мир расширился, вмещая в себя, впустив в себя Филиппа, как сливаются капли ртути.

— Как ты думаешь, я бы ему понравилась? — сразу по-деловому спросила я.

Ральф рассмеялся, углядев в моем вопросе лишь детскую непосредственность и легонько дернув за собранный на затылке хвост.

— Как ты можешь не понравиться? — спросил он, смеха ради прикинувшись кавалером. — Да он просто очешуеет, когда увидит тебя!.. Мне его отгонять придется!

И я поверила. Лишь много лет спустя до меня дошло, что в тот вечер Ральф просто шутил.

Он усадил меня к себе на колено, без всякой там задней мысли, — задние стали посещать его позже; гораздо позже. Он усадил меня и прижался лбом к шее. Я молча обняла его за предплечье. Русалочка попала на сушу благодаря Ведьме. Мне предстояло стать ею. Разодрать себе грудь, чтобы напитать волшебное зелье кровью.

— Ральф, — прошептала я, прислушиваясь к тому, как Джессика наверху громит кухню. — Я вызвала полицию.

Он вскинулся, в ужасе уставился на меня.

— Ты с ума сошла? Если ее признают недееспособной!.. Тебя заберут, Верена! Мы с тетей тебе — никто.

— Ты для меня все, — тая от любви к нему, прошептала я. Обряд самопожертвования еще казался мне безоблачным и прекрасным. Я еще не знала, что буду ночевать в приемной семье. Не знала, что проведу полгода, скитаясь по таким семьям, прежде, чем Филипп женится на Джессике и я смогу вернуться домой.