Прошептав что-то Антону на ухо, Свеня решительно уводит его. Я остаюсь одна. Может и мне пора? Я смотрю на крышу автомобиля. Джессика ждет меня. Но сперва... мне хочется напоследок разобраться с Ульрике.
— Давай же, — говорю я себе.
Совсем, как Лона и девочки в Гремице, когда подбадривали меня немедля броситься и отбить у Ульрике Филиппа.
— Давай! Она пытается увести у тебя мужика, а ты, словно размазня...
Я ставлю стакан на стол и нахожу взгляд Антона. Он чуть сужает веки, словно спрашивает: ну, что? Подбородком указав на Филиппа, я шепчу одними губами: сейчас? Он кивает на Свеню. Я подношу ко рту свернутые цилиндриком пальцы и языком оттопыриваю щеку. Антон решается.
— Филипп! — я решительно разбиваю полуинтим. — На минутку.
Меня трясет и он тотчас откликается, решив, будто дело важное.
— Мне кажется, я видела Джессику. Там, среди машин...
Поверх его плеча, я вижу, как Антон подкатывает к растерянно застывшей Ульрике и что-то ей говорит. Показываю Филиппу в дальний конец квартала, тыча пальцем в пышную живую изгородь фрау Вальденбергер. Он всматривается. Вытянувшись в струну, делает стойку, как охотничья собака. Я ощущаю запах его парфюма. И горьковато-сладкая меланхолия вскрывает душу, словно консервный нож.
Запретив себе знать, я в последний раз втягиваю в себя его запах.
— Будь осторожнее, хорошо?
Он оборачивается. Сперва удивленный, затем растроганный. Словно прочел мои чувства в моих глазах. Двумя пальцами коснувшись моего подбородка, Филипп кивает.
— Не выходи из толпы.
— Вы только взгляните! — говорю я приходским дамам. — Она пытается повеситься на шею Антона!
Коллективный «ах» перекрывает музыку. Взгляды устремляются к террасе, где Антон завладел Ульрике, точнее, к стенке ее припер. Но тетя Агата далеко не единственная, кто обладает способностью видеть то, чего нет, когда это в ее интересах. Женщины глядят на них, словно чайки на припозднившегося прохожего.
— Вы только взгляните! — возмущенно говорю я. — Да она же его практически на себя уложила!..
Это полностью грешит против истины; но когда речь заходит о том, чтобы осквернить красивую женщину, сгодится любая ложь.
Ульрике на террасе, то и дело теряя терпение, пытается избавиться от «соблазненного» ею Антона. Свеня выглядит так, словно ей на голову вылили ушат ледяных помоев.
— Сочувствую, — говорю я ей одними губами. Она вскидывает голову, словно я плюнула ей в лицо. Уходит вглубь сада. Туда, где за изгородью влажно сверкает крыша автомобиля.
Антон, поставив ногу на скамью и облокотившись на нее руками, завис над Ульрике, словно утес над пляжем.
Отстранив его, Ульрике элегантно встает. Она на самом деле потрясающе выглядит в этом своем небесно-голубом платье, идеальными локонами, сверкающими в свете освещающих сад маленьких золотых фонариков. И за одно только это ее готовы убить. А она и не знает. Привыкла, что в среде первых красавиц Гамбурга, она сама — страшная. Забыла, что там этим первым грозит...
— Верена, дорогая, где Фил? — спрашивает он своим карамельно-пафосным голосом и изящным жестом вскидывает руку, чтобы посмотреть на часы. — Я хотела бы лечь пораньше.
— Ты именно с Филиппом хотела бы лечь? — спрашиваю я, ощущая за собой бастион вздымающихся от возмущения легких. — Я думала, тебя на молоденьких мальчиков потянуло?!
— Мне нужен Филипп.
— В твоем возрасте уже давно пора самой укладываться в постельку, — отвечаю я.
С этим бы она еще справилась, но Антон не соврал, сказав что Свеня умеет слушать. А еще, быстро-быстро бегать. Как мышка. Когда она успела переместиться и привидением возникнуть у меня за плечом?
— Не суди всех по себе, — произносит она так сладко, что в первый миг Ульрике даже ей улыбается, решив, что Свеня на ее стороне.
Я бы и сама так решила, если бы не видела этот взгляд на терассе.
— Это ты можешь лечь в постель сама, когда пожелаешь... — продолжает Свеня доверительным тоном. — А в возрасте фрау Свенсон требуется помощь медбрата!
Вот это удар! Неудивительно, что Антон влюбился. Она, наверное, пробила грудную клетку и выдрала его сердце одним рывком. Гости смеются. Кто открыто, кто в кулачок из чего можно делать выводы кто и сколько тут выпил.
— Кстати, я так и не спросила, — фрау Мюллер величественно выбирается из беседки, не отводя от Ульрике ревнивого взгляда, — так и не спросила, кто вы такая.
— Она модель из «Плейбоя», — кротким голоском сообщает Свеня.
Клуб любительниц чтения одновременно задыхается от возмущения. Снова.
— Да, — говорит Ульрике невозмутимо, — и я горжусь этим.
Она все еще не понимает, куда попала. Она — протестантка из Гамбурга, понятия не имеет, как быстро входят в коалицию строгие деревенские католички. Так собираются в стаю чайки, увидев хлеб. Так, сплываются на запах крови акулы. Так их предки лет пятьсот назад, споро тащили к костру упирающуюся ведьму. Если бы камни на Рыночной площади могли говорить, они поведали бы немало таких историй.
Но камни не говорят. Им плевать, что с ними делают люди: собирают, или разбрасывают.
— Гордись, чем хочешь, — говорю я, — но вдали от моего дома. Мой брат — священник! И я требую уважения.