В двенадцать лет Лисбет доставили в больницу Святого Стефана две женщины-полицейские. Это произошло через несколько недель после того, как случилась «Вся Та Жуть». Она помнила происшедшее до мельчайших деталей. Сначала она думала, что все как-то обойдется, пыталась разъяснить свою версию события полицейским, социальным работникам, персоналу больницы, медсестрам, врачам, психологу и даже священнику, предложившему помолиться вместе с ним. Когда они сидели на заднем сиденье полицейского автомобиля и проезжали мимо центра Веннер-Грена на север в сторону Уппсалы, она все еще не знала, куда они едут. Ей никто ничего не объяснил. Тут-то она и начала догадываться, что ничего вообще не обойдется.
Она попыталась объяснить все Петеру Телеборьяну.
Результатом всех ее усилий стала ночь на кровати с ремнями, когда ей исполнилось тринадцать лет.
Из всех, с кем Лисбет Саландер сталкивала жизнь, Телеборьян был садистом, ни с кем не сравнимым по мерзости и отвратительности. Бьюрману он дал бы сто очков вперед. Но Петер Телеборьян скрывался за занавесом из бумаг, заключений, академических званий и психиатрического многословия. Ни один из его поступков невозможно было оспорить или опротестовать.
«Привязывать непослушных девочек ремнями к кровати было его государственным заданием», – подумала Лисбет.
Каждый раз, когда она лежала на спине, затянутая ремнями, а он их слегка подправлял, она читала возбуждение в его глазах. Она все видела, и он знал, что она знает, так что сигнал достигал цели.
В ночь, когда ей исполнилось тринадцать, Лисбет решила никогда больше не говорить ни слова – ни Петеру Телеборьяну, ни какому-нибудь другому психиатру или врачу по мозгам. Это был ее подарок самой себе. И она сдержала обещание. Она знала, что это взбесило Петера Телеборьяна и больше, чем что-либо другое, отразилось на решении еженощно привязывать ее ремнями. Такова была цена, которую она заплатила.
Лисбет научилась полностью владеть собой. С приступами ярости было покончено, и она не швырялась тем, что попадется под руку, когда ее выпускали из изолятора.
Но с врачами она не разговаривала.
Зато вежливо и совершенно открыто говорила с медсестрами, персоналом столовой и уборщицами. Это было замечено. Одна дружелюбная медсестра по имени Каролина, которой Лисбет в какой-то степени доверилась, спросила ее однажды, почему она так себя ведет. Лисбет удивленно на нее взглянула.
– Почему ты не разговариваешь с врачами?
– Потому что они не слушают, что я говорю.
Ответ отнюдь не был спонтанным. Это и было ее единственным способом общаться с врачами. Лисбет знала: все подобные высказывания собираются в ее журнале, и таким образом ее продуманное решение будет задокументировано.
В свой последний год в больнице Святого Стефана Лисбет все реже попадала в изолятор. Теперь это происходило исключительно в тех случаях, когда она досаждала Петеру Телеборьяну, причем считалось, что она делает это всякий раз, когда пересекается с ним. Он неутомимо пытался побороть ее упрямое молчание и тем самым заставить ее признать его существование.
В какой-то момент Телеборьян решил, что Лисбет должна принимать некое психотропное средство, которое затрудняло ее дыхание и мышление, что, в свою очередь, порождало страх. Она отказывалась принимать лекарство, что повлекло решение о принудительном приеме ежедневно по три таблетки.
Ее сопротивление было столь решительным, что персоналу приходилось держать ее силой, принудительно открывать ей рот и заставлять глотать таблетки. Уже в первый раз Лисбет засунула пальцы в рот, и ее вырвало всем обедом на ближайшую санитарку. Тогда прием таблеток стали осуществлять, когда она лежала пристегнутая. Результатом стало то, что Лисбет научилась вызывать рвоту, не засовывая пальцы в рот. Ее энергичный отказ принимать таблетки и перенапряжение персонала в связи с этим привели к тому, что попытки заставить ее были прекращены.
Едва ей исполнилось пятнадцать лет, как ее неожиданно перевезли обратно в Стокгольм и поселили в приемной семье. Переезд стал полной неожиданностью для нее. В это время Телеборьян перестал быть главврачом в больнице Святого Стефана, и Лисбет Саландер считала это единственной причиной ее внезапной выписки. Если бы все решал Телеборьян, лежать бы ей и дальше в изоляторе, пристегнутой ремнями.
А теперь она видела его по телевизору. Интересно, он все еще мечтает заполучить ее к себе в клинику или она стала слишком взрослой, чтобы будить его фантазию? Его нападки на суд, отказавший в ее госпитализации, были эффектны и пробудили негодование у женщины-репортера, берущей интервью, но она уже, очевидно, исчерпала свои вопросы. Против Петера Телеборьяна никто не мог бы выступить. Главного врача больницы Святого Стефана уже не было в живых, а судья, вынесший решение по делу Саландер и теперь ставший чем-то вроде козла отпущения, вышел на пенсию и отказался высказываться перед журналистами.