Девушка, которая ушла под лед

Теперь Трой не причинит Лерою вреда, ведь они связаны. Случись что, их имена будут упоминать рядом. Как он убегал тогда от объятого огнем дома… Как прятался от меня на заднем дворе моей умирающей соседки… Как исчез, когда завыли сирены машин, примчавшихся спасать Карсона… Он избегал любых ассоциаций с теми, кто умер. Вот поэтому старушка из дома престарелых до сих пор была жива. Он не хотел вызывать подозрений.

Пока я стояла рядом с Троем, мама выбрала батарейки, потом подошла и спросила:

– У вас какие-то планы на вечер?

Я ответила:

– Я планирую встретить Новый год дома, с тобой и папой. Как всегда. Может, приготовишь сливочную помадку?

– С удовольствием. Трой, приходи, если хочешь.

Трой одарил меня угрюмой улыбкой. Интересно, сумела ли я спасти Лероя от Троя? Или я просто поставила под угрозу безопасность моей семьи?

– Я в машине, Дилани, – сказала мама, расплатившись за батарейки, и направляясь к выходу.

Трой выглядел несколько растерянным. Подавшись вперед, он прошипел:

– Ну ты и…

По тому, как он сжимал и разжимал кулаки, смысл фразы был легко понятен. Я стала той, кто увидел его, хотя он был призраком. Я стала той, кто спрятался от него в похоронном бюро. Я стала той, которая выжила в ледяной воде. Только он меня не понял. Не понял, что я не дурочка. Я оказалась умнее. И стала действовать осмысленно, поставив цель.

– Ты не помогаешь ему.

– Но я и не убиваю его, – шепотом ответила я.

Теперь мне стало абсолютно понятно, что мне не по силам. Мне не по силам спасти их от смерти. Жизнь так или иначе конечна. Но я осознала, что в моих силах. Трой ошибался. В чем бы ни крылась причина – в пострадавшем мозге, в знании, в предчувствии или, как считал Трой, в цели, – в моих силах было помочь. И я собиралась помогать.

Медленно и спокойно я подошла к прилавку.

– Лерой, у нас с Троем вышел спор. Серьезный спор. Можете нам помочь? Если бы вам осталось жить один-единственный день, что бы вы сделали?

Трой позеленел. Лерой улыбнулся.

– Вроде высказать наконец начальнику, что он дурак, или купить мотоцикл, к которому давно лежит душа?

– Да что угодно! Что бы вы сделали, останься у вас в запасе один-единственный поступок?

Лерой тяжело опустился на пластиковый стул, стоявший возле прилавка, пригладил поредевшие волосы.

– Я бы взял своего пса, – сказал он, указывая на шерстяной комок, свернувшийся в ногах, – и вместе с ним поехал на побережье, чтобы любоваться волнами.

– Вы серьезно? – спросил Трой, вставая и подходя к нам.

– Да, вполне, – подтвердил Лерой. Его язык двигался там, где должна была быть нижняя челюсть.

Покачав головой, Трой ушел. Я перегнулась через прилавок. Лерой гладил пса.

– Лерой, отправляйтесь к морю, – тихо сказала я.

Когда мы отъезжали от магазинчика, в горле у меня стоял ком. За стеклом давно не мытой витрины сидел Лерой и смотрел куда-то вдаль. Достаточно ли я сделала? Правильно ли поступила? Мне необходимо было убедиться, что смерть – это не конец. А вдруг есть еще небеса? Или что-то похожее на небеса.

Хотелось верить, что он возьмет собаку и поедет к океану. Хотелось верить, что у него еще достаточно времени. Воображение рисовало, как он сидит на серой скале, а у ног разбиваются белой пеной волны. Может, в рокоте океана он услышит что-то важное, ощутит неуемную силу. И поверит, что есть нечто большее. И поймет важные вещи. Что его небеса – на берегу океана, когда у ног, положив голову на колени, сидит пес, когда до самого горизонта – только безграничная морская пучина.

– Ты плачешь, Дилани? – тихонько спросила мама.

Я коснулась ладонью мокрой щеки, вытерла слезы.

– Не знаю…

Как я и просила, мама приготовила вечером сливочную помадку. Семейное гнездо Максвеллов отлично справлялось с имитацией счастья. Папа, как всегда, выиграл в «Скраббл», потому что мы с мамой согласились не засчитывать слова, значения которых мы не знали, хотя сами слова знали. Зато папа порадовался. А еще мама приготовила сливочную помадку, да. А я ее ела. Хотя шоколадный соус напоминал мне о Трое, а больше всего на свете я хотела подняться к себе в комнату и уснуть. Но прежняя Дилани Максвелл ни за что не отказалась бы от сливочной помадки. И от игры в слова с папой. А мама выглядела такой довольной.

Когда за пару часов до полуночи позвонили в дверь, я вздрогнула, сжав фишку с буквой, которую собиралась поставить на доску, с такой силой, что та готова была разломиться под пальцами. Где-то неподалеку бродил Трой. Я ощущала его присутствие. Я знала, что он рядом, как знала по затянутому тучами небу, что пойдет дождь.

Пока папа шел открывать, я не дышала. Выставив руку за дверь, в темноту, он втащил в дом Деккера и с улыбкой похлопал его по спине.

– Ну и где же ты был раньше? Джоанна, накорми парня! – приказал папа, подводя Деккера к дивану.

Широко улыбаясь, я протянула Деккеру тарелку с помадкой.

– Да его не прокормишь, папа! Так что не напрягайся.

Деккер в шутку пнул меня и уселся между мной и мамой на диване.

– И что ты здесь делаешь? – поинтересовалась я, наклонившись к нему.

Засунув в рот основательную порцию помадки, он ответил:

– Ровно то же, что каждый год.