Девушка, которая застряла в паутине

Тем не менее Ханна позволила ему войти. Наверняка это было неосмотрительно: ведь Лассе побежал лечить похмелье в какой-то кабак поблизости и мог вернуться в любую минуту, а увидев у них дома журналиста такого калибра, он просто взбесится. Однако Ханна не только беспокоилась, но и испытывала любопытство. Откуда, черт возьми, Блумквист узнал про рисунки? Она пригласила его сесть на серый диван в гостиной, а сама пошла на кухню и приготовила чай с сухариками. Когда женщина вернулась с подносом, Микаэль сказал:

– Я бы не побеспокоил вас, если б это не было совершенно необходимо.

– Вы мне не помешали, – ответила она.

– Понимаете, я встретился с Августом этой ночью, – продолжил журналист, – и все время мысленно к этому возвращаюсь.

– Неужели? – удивилась Ханна.

– Тогда я этого не понял. Но у меня возникло ощущение, будто он хотел нам что-то сказать, и задним числом я стал думать, что он хотел рисовать. Он так целеустремленно водил рукой по полу…

– Август был одержим этим.

– Значит, он продолжал и дома?

– Не то слово! Он начал рисовать, едва войдя в квартиру. Рисовал просто маниакально, но получалось действительно потрясающе красиво. Правда, он ужасно раскраснелся и тяжело дышал, и присутствовавший здесь психолог сказал, что Август должен немедленно прекратить. Он счел его действия навязчивыми и деструктивными.

– Что рисовал ваш сын?

– Ничего особенного; я предполагаю, что его вдохновил пазл. Но рисовал он очень умело – с тенями, перспективой и тому подобным.

– Но что именно он рисовал?

– Клеточки.

– Какие клеточки?

– Думаю, шахматные клетки, – ответила она, и, возможно, ей это только показалось, но она вроде бы уловила в глазах Микаэля Блумквиста напряжение.

– Просто шахматные клетки? – уточнил он. – И ничего больше?

– Еще зеркала. Шахматные клетки, отражавшиеся в зеркалах.

– Вы бывали у Франса дома? – спросил он с какой-то новой резкостью в голосе.

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что пол в спальне, где его убили, как раз состоит из шахматных клеток, отражающихся в зеркалах платяного шкафа.

– О, нет!

– Почему вы так реагируете?

– Потому что…

Ханну захлестнула волна стыда.

– Потому что последнее, что я видела перед тем, как вырвала у него рисунок, была грозная тень, выраставшая из этих клеток.

– Рисунок у вас здесь?

– Да… или нет.

– Нет?

– Боюсь, я его выбросила.

– Ну, надо же!..

– Но, возможно,…

– Что?

– Он еще валяется среди мусора.

Вымазав руки в кофейной гуще и йогурте, Микаэль Блумквист вытащил из пакета с мусором скомканный лист бумаги и осторожно развернул его на столе возле раковины. Тыльной стороной ладони он очистил рисунок и стал рассматривать его при свете точечных лампочек под кухонной вытяжкой. Рисунок был еще далеко не закончен и действительно, как сказала Ханна, состоял в основном из шахматных клеток, увиденных сверху и сбоку; человеку, не побывавшему в спальне Бальдера, наверняка было трудно понять, что это пол. Но Микаэль сразу узнал справа зеркала платяного шкафа; узнал он также и темноту – особую темноту, встретившую его ночью.

Ему даже показалось, будто его вернули обратно в тот миг, когда он влез через разбитое окно, за исключением одной маленькой важной детали. Комната, в которую попал Микаэль, была почти совершенно темной. На рисунке же виднелся тоненький конус света, который шел под углом, откуда-то сверху, распространялся по клеткам и придавал контуры тени, не слишком отчетливой и выразительной, но, возможно, именно поэтому казавшейся такой зловещей. Тень протягивала руку, и Микаэль, смотревший на рисунок совсем другими глазами, чем Ханна, без труда понял, что представляла собой эта рука. Она хотела убить. А над шахматными клетками и тенью виднелось еще не дорисованное лицо.

– Где сейчас Август? – спросил Микаэль. – Он спит?

– Нет. Он…

– Что?

– Я его временно отдала. Честно говоря, мне было с ним не справиться.

– Где он?

– В Центре помощи детям и молодежи «Óдин», на Свеавэген.

– Кто знает о том, что он там?

– Никто.

– Значит, только вы и персонал…

– Да.

– Пусть так и остается. Извините, я на минутку…

Микаэль достал мобильный телефон и позвонил Яну Бублански. В голове он уже сформулировал еще один вопрос для «Ящика Лисбет».

Ян Бублански нервничал. Расследование топталось на месте, им не удалось обнаружить ни «Блэкфон», ни ноутбук Франса Бальдера, и поэтому они, несмотря на обстоятельные беседы с оператором, не смогли установить его контакты с внешним миром или даже получить представление о его юридических процессах.

Бублански считал, что пока у них есть лишь одни дымовые завесы и стандартные подходы, и нет почти ничего, кроме того, что какой-то воин ниндзя быстро и результативно появился – и исчез в темноте. Вообще, операция казалась чересчур идеальной, будто ее исполнителю были чужды обычные человеческие недостатки и противоречия, которые всегда угадываются в общей картине убийства. Здесь же все выглядело каким-то клинически чистым, и Бублански не мог отделаться от мысли, что для преступника это был просто обычный рабочий день. Об этом и разном другом он и размышлял, когда ему позвонил Микаэль Блумквист.