Девушка на качелях

Я подошел к ней и взял за руку. Меня никто не остановил. Я поглядел на нее.

Лицо ее напоминало листья на сорванной ветром ветке ясеня – вялое, безжизненное, тусклое, будто маска, будто осколки Карин. Она смотрела на меня, не узнавая, и я сообразил, что мое имя она произнесла, не догадываясь о моем присутствии. Ее лицо, ее изумительное лицо лишилось былой красоты. Оно не было обезображено, но как-то неуловимо изменилось, превратившись в свое бледное подобие. Даже сейчас я не в силах об этом вспоминать. На миг мне почудилось, что меня обманывают и это не Карин, но потом я наклонился, поцеловал ее и, выпустив ее руку, отвернулся.

Полицейский легонько взял меня за локоть и повел к выходу. Мы подошли к двери, и тут Карин своим обычным голосом ясно произнесла:

– Mögst du nicht Schmerz durch meinen Tod gewinnen[123].

Я обомлел.

– Ich hatte kein Mitleid[124], – шепотом добавила она.

Больше она ничего не сказала. Мы вышли и сели на скамью в коридоре. Немного погодя, полицейский сказал:

– Простите, сэр, но на каком языке она говорила?

– На немецком. Она родилась в Германии.

– А вы не объясните мне, сэр, что именно она сказала?

– Ich hatte kein Mitleid. Буквально это значит: «У меня не было жалости».

– «У меня не было жалости». Спасибо, – кивнул он, записывая мои слова.

Мне дали болеутоляющее и снотворное, и ночь я провел в больнице, в отдельной палате. Наутро, вскоре после того, как я проснулся, пришла медсестра и сказала, что Карин ночью умерла.

Я не испытал потрясения и даже не осведомился о причине ее смерти. Для меня все это было концовкой пьесы, предсказуемой и ожидаемой.

Медсестра уставилась на меня, изумленная моей реакцией на печальное известие. Возможно, она думала, что я огорчусь, зальюсь слезами, начну задавать вопросы, винить докторов. Она сидела у кровати, не говоря ни слова, давая мне возможность собраться с мыслями и что-то ответить. Я молчал.

– Примите наши искренние соболезнования, мистер Десленд, – наконец произнесла она официальным тоном. – Это большое горе. Чуть позже доктор Фрейзер подробнее расскажет вам о ее кончине. Полагаю, сейчас вам хочется побыть одному.

26

Как только медсестра ушла, дежурная сиделка принесла мне завтрак.

– Мистер Десленд, вы сейчас очень расстроены, – добродушно сказала она, присаживаясь на краешек кровати, – но все равно попробуйте что-нибудь съесть. Ради вашего же блага. Вы же хотите поскорее выздороветь?

Ее просьбу я выполнил без возражений, будто в детской игре, и смог в какой-то степени принять ее точку зрения, взглянуть на ситуацию со стороны. Сиделка, женщина недалекая, но добрая и искренняя, выполняла свою работу, и с ней мне было легче, чем с человеком большого ума. Наверное, она и сама об этом догадывалась. Сиделки все замечают.

– Как вас зовут? – спросил я, будто ребенок, тоскующий по дому и мечтающий завести друзей.

– Сестра Демпстер, – ответила она, явно не желая, чтобы я обращался к ней по имени в присутствии главной медсестры.

Я неуверенно начал рассказывать ей о Карин, о том, что мы были женаты всего шесть недель, о том, как все восхищались красотой моей жены, о том, что Карин изменила мою жизнь и стала причиной нашего внезапного обогащения, о том, как мы были счастливы, узнав, что она беременна. А потом я разрыдался:

– А теперь… ох, знаете… все думают, что я… что я…

– Нет-нет, я так не думаю, – ответила она, погладив меня по плечу. – Лучше расскажите, что между вами произошло. Вам же рано или поздно придется все объяснять. Вы что, поссорились?

– Мне все равно, что со мной будет, – сказал я. – Это не имеет значения. И вообще больше ничего не имеет значения. Почему все решили, что я ее обидел?

– Но если вашей вины ни в чем нет, скажите правду, – недоуменно возразила она. – Просто никто не знает, что именно случилось, а когда кругом совершаются всякие преступления, ну, вы же понимаете, вот как в газетах пишут…