Девушка на качелях

Я бредил. Боль не отпускала. Палата стала зловещей, шторы угрожающе нависали надо мной, а в древесине половиц мне, как больному ребенку, виделись ухмыляющиеся морды чудовищ. Я не мог шевельнуться, хотя мне очень хотелось в туалет. Как только я закрывал глаза, комната начинала раскачиваться, превращаясь в безмолвное неподвижное море, на берегу которого лежали мы с Карин.

– Карин! – вскрикнул я, раскрыв глаза и вскакивая в постели. – Карин!

На краешке кровати сидел пожилой человек с кустистыми бровями. Осторожно подложив мне еще одну подушку под голову, он заставил меня лечь и сказал с сильным шотландским акцентом:

– Ш-ш-ш, успокойтесь! Вам привиделся кошмар?

– Извините, – пробормотал я. – Мне…

– Что ж, если вам интересно, кто я такой, то позвольте представиться. Я – доктор Фрейзер, пришел вас осмотреть. Все будет хорошо, вот увидите. Давайте-ка снимем эти повязки, поглядим на ваши раны… Сестра, помогите нам, пожалуйста.

Я почему-то решил, что Фрейзер – это фамилия молодого врача, который осматривал меня вчера в отделении неотложной помощи. Мне очень не хотелось снова сталкиваться с его презрительным отношением, поэтому я замкнулся и с подозрительной враждебностью относился ко всему больничному персоналу. А сейчас, когда пожилой врач начал осмотр, добродушно бормоча себе под нос, с меня как будто слетела броня, и можно было, сложив оружие, наконец-то оставить свой оборонительный пост, который я занимал с тех самых пор, как встретил полицейского на берегу. Лишь теперь я позволил себе полностью предаться горю и отчаянию.

– Карин! Карин! – горько рыдал я. – Где же прощение? Почему она…

Доктор Фрейзер склонился надо мной, пытаясь прекратить мою истерику:

– Успокойтесь, пожалуйста. Поймите же, вас никто не винит… Да, вас постигла тяжелая утрата, но вас в этом не обвиняют. Выслушайте меня. Я объясню, почему ваша жена умерла.

Донельзя встревоженный, я решил, что он каким-то образом проведал мою тайну и теперь расскажет обо всем в присутствии медсестры. Я повернулся к ней и воскликнул:

– Нет, пусть он ничего не рассказывает! Не позволяйте ему говорить! Это единственное, что я могу для нее сделать!

Я попытался вскочить, но врач с медсестрой меня удержали и снова уложили в постель.

– Да прекратите же вы наконец! – прикрикнул на меня доктор Фрейзер. – Вы себе хуже делаете!

Не помню, что было потом: нервный срыв, истерика, жуткие воспоминания. В ушах стоял голос Карин, я видел ее тень на стене, ее захлестывали волны, а она повторяла: «Еще, еще!» Миссис Тасуэлл шла по саду, а рядом с ней бежала эльзасская овчарка, и я в ужасе кричал, перекрывая зловещие шорохи в кустах. Израненными пальцами я пытался подобрать осколки разбитой «Девушки на качелях», но они ускользали, будто ртуть. Однако же я все время понимал, что эти кошмарные видения нереальны, что я погружаюсь в них, чтобы избежать гораздо худшего; я опасался, что полиции и врачам известно что-то о Карин, а мне совершенно необходимо убедить их в том, что ничего расследовать не нужно.

Потом мне, наверное, вкололи успокоительное или снотворное, потому что кошмары прекратились, и я забылся сном.

Когда я очнулся, то, не открывая глаз, понял, что наступил вечер. Горе по-прежнему давило на меня тяжким грузом, но ко мне наконец-то вернулась способность трезво размышлять.

Ради Карин надо все это стерпеть, думал я. Иначе я увязну в кошмарах, отгораживаясь ими от того, что необходимо сделать, то есть любой ценой добиться того, чтобы никто и ничего не выяснил.

Но как? Я пытался предугадать вопросы полицейских, а в ушах настойчиво звучало: «Почему вы оставили ее умирать? Почему вы оставили ее умирать?» Наконец этот воображаемый вопрос сменился настоящим: «Почему она умерла?»

Истинная причина ее смерти была известна лишь мне, но я решил, что для начала неплохо бы выслушать доктора Фрейзера. Возможно, в его объяснениях найдется то, что я смогу использовать в ее защиту. Где доктор Фрейзер? Можно ли его пригласить? Я открыл глаза и огляделся.

Маменька, с журналом на коленях, дремала в кресле. Кроме нас, в палате никого не было. Наверное, она уже долго здесь сидела, потому что сгустились сумерки и пора было включать свет. Я тихонько окликнул ее. Она сразу же проснулась, подошла ко мне и обняла.

Не помню, о чем мы с ней говорили. Меня больше утешало ее присутствие, а не разговоры. Она не стала упоминать о Карин, не просила рассказать, что стряслось, потому что, скорее всего, ей посоветовали меня не расстраивать. Она объяснила, что Тони уехал в Ньюбери, а Джеральд Кингсфорд задержится на пару дней, но на выходные ему тоже придется вернуться в Бристоль.

– Понимаешь, его помощники в субботу и воскресенье работают полдня, – объяснила она, – поэтому ему нужно присматривать за фермой. А я останусь с тобой, пока… пока тебя не выпишут. А чтобы тебе не приезжать в пустой дом, Флик приедет погостить.