Девушка на качелях

Брайан Лукас приехал в четверг вечером, и мы с ним беседовали около часа. Мой поверенный, человек застенчивый и малообщительный, предпочитал оформлять документы о передаче имущества и составлять завещания, а не выступать в суде. Тем не менее он ясно представлял трагические обстоятельства случившегося и, горя желанием помочь, подтвердил, что врачебного заключения и результатов вскрытия будет более чем достаточно для того, чтобы снять с меня любые обвинения. Он нерешительно предложил мне подготовить рассказ о том, почему мы с Карин приехали на пустынный пляж и что там произошло, но я отказался, притворившись, что уверен в себе и не желаю лишний раз вспоминать о случившемся, а предпочитаю дать показания коронеру. Брайан не стал настаивать: мы с ним не были близкими приятелями, а в данных обстоятельствах ему не хотелось выпытывать у меня щекотливые подробности интимного характера.

– Что ж, если вы уверены… – смущенно сказал он и, выслушав мой утвердительный ответ, добавил: – Решайте сами. С юридической точки зрения вам абсолютно не о чем беспокоиться. – Возможно, он считал, что таким образом устранялся от того, что его клиент и сам толком не мог объяснить.

В общем, от так называемой консультации было мало толку. Я провел в больнице три дня и все это время, сокрушенный гнетущим чувством невосполнимой потери, с ужасом вспоминал пережитое. Я не мог ни на чем сосредоточиться, а тем более думать о будущем. Иногда я ловил себя на том, что рыдаю, но не помнил, когда начал рыдать. Как все глубоко скорбящие люди, я переживал свое горе в одиночестве. Мир замкнулся, поблек и зачах, потому что я утратил к нему интерес и больше ни на что не надеялся. В беседах с окружающими, даже с маменькой, моя скорбь воздвигала невидимый барьер, и никакое сочувствие не могло его сокрушить.

Никогда прежде я не был так несчастен.

Я сидел на кровати и ждал прихода маменьки, жалея, что не воспользовался предложением доктора Фрейзера отсрочить заседание на три дня. За это время я бы наверняка успел сочинить убедительное объяснение для коронера. Впрочем, я сознавал, что это невозможно. Мы с Карин расстались на пляже. Сначала обнаружили ее, в беспамятстве и при смерти, а потом полицейские нашли меня, изувеченного и в невменяемом состоянии. Более того, медицинское освидетельствование подтверждало рождение ребенка. Вполне возможно, коронер решит, что мне известно что-то еще, о чем следует знать и полиции. Почему вы ее бросили, мистер Десленд? Почему?

– О Карин, – прошептал я, закрыв лицо ладонями. – Помоги мне!

Тянулось время. С улицы доносилась песня дрозда. Я подступил к окну, стал глядеть, как дождь накрапывает на асфальт, да так и простоял до тех пор, пока не настало время выходить.

На расследование мы пошли вместе: Лукас, маменька, мы с Тони (он приехал рано утром и привез мне костюм и рубашку) и сестра Демпстер, которая присоединилась к нам в последний момент, объяснив, что ей велели сопровождать меня «на всякий случай». Судя по всему, больничное начальство обошлось со мной, как милосердные разбойники, но они знали, что делают.

Коронерское расследование проходило в полицейском участке. У входа два типа в плащах и с записными книжками пытались со мной заговорить, но Лукас, заранее разведав обстановку, провел нас прямиком в зал заседаний.

Помещение оказалось большим, похожим одновременно и на лекционную аудиторию, и на конференц-зал. Пасмурным утром в нем было темно и мрачно. Посредине стоял стол коронера, а справа и слева от него были расставлены три или четыре ряда деревянных скамей, будто в церкви. На одной из скамей уже сидел доктор Фрейзер с незнакомым мне пожилым человеком. Фрейзер с улыбкой кивнул мне, и мы заняли места между ним и группой полицейских, среди которых были и те, кто во вторник утром привез меня в больницу. Судя по всему, распорядители хотели, чтобы в зале собрались все непосредственные участники событий, прежде чем впускать представителей прессы. Наконец типы в плащах и еще два или три человека, явно журналисты, расселись на скамьях напротив. Немного погодя в зал вошел коронер, и все присутствующие встали.

Коронер, худощавый человек лет пятидесяти, с проседью, в очках без оправы, был бодр и внимателен, чем-то напоминая муниципального чиновника или управляющего банком. Ни на кого не глядя, он негромко произнес: «Садитесь, пожалуйста», занял свое место и с минуту сидел молча, аккуратно раскладывая на столе бумаги и делая записи в какой-то ведомости. Наконец он оторвался от своих занятий и осведомился:

– Сегодня пасмурно, но, может быть, все-таки обойдемся без света?

Возражений не последовало.

– Мистер Алан Десленд присутствует? – продолжил коронер.

Я снова встал и ответил:

– Да, сэр.

– Мистер Десленд, как я понимаю, вы согласны на безотлагательное проведение заседания и отказываетесь воспользоваться предложенной вам отсрочкой до следующей недели. Вы это подтверждаете?

– Да, сэр.