– Верно. Вы очень достойный человек, мистер Десленд. Я рад, что ваша матушка с вами. Да, вы меня выслушали спокойно, но это потому, что пока еще не осознали всей глубины постигшего вас горя. Вам будет очень тяжело, однако же я уверен, что ваша матушка вас поддержит, потому что, к сожалению, одним диагнозом все это не ограничится.
– Что вы имеете в виду, доктор Фрейзер?
– Мне бы очень хотелось избавить вас от необходимости коронерского расследования, но, боюсь, это невозможно. На этом настаивают и полиция, и сам коронер. Видите ли, во-первых, вашу жену доставили в отделение неотложной помощи, поэтому должного медицинского осмотра она не проходила. А во-вторых, понимаете, мистер Десленд, она поступила к нам при весьма неординарных обстоятельствах, и коронер обязан их расследовать. Безусловно, это не мое дело, но коронер потребует, чтобы вы дали показания. Я уверен, что с этим вы справитесь блестяще.
Я промолчал.
– Что ж, я больше ничего говорить не собирался, – продолжил он, – поскольку уже уведомил всех заинтересованных лиц, что извещу их о вашем состоянии. Теперь же, побеседовав с вами, я готов подтвердить, что вы сможете присутствовать на коронерском расследовании и дать показания. Естественно, всем очень хочется поскорее покончить с этим печальным делом, и вы, надеюсь, не станете возражать.
Я помотал головой.
– Завтра пятница. Меня попросили узнать у вас, хотите ли вы, чтобы расследование провели завтра, или лучше, если оно состоится на следующей неделе. По-моему, вы готовы дать показания завтра же. Не волнуйтесь, процедура будет недолгой. Однако же если вы не согласны, то я попрошу отложить заседание.
– Благодарю вас, доктор Фрейзер. Я совершенно с вами согласен. Заседание откладывать не стоит. Я позвоню своему адвокату, и если он сможет приехать, то расследование лучше провести завтра.
– Что ж, до обеда я к вам еще наведаюсь, в половине двенадцатого. И если вы не перемените своего решения, то извещу коронера. Мы с ним знакомы, он очень порядочный человек и, принимая во внимание все обстоятельства, не станет расстраивать вас попусту.
Он встал, кивнул мне по-доброму, но без улыбки и направился к двери.
– Позвольте и мне поблагодарить вас, – сказал он с порога. – Мистер Десленд, вы очень облегчили мою задачу. Да благословит вас Господь.
Ах, Карин, что же мне сказать коронеру? Карин, ради нас обоих, помоги мне, умоляю. Подскажи, что мне говорить? Не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас.
Что произошло, мистер Десленд? Что произошло? Почему вы ее оставили? Почему ее нашли обнаженной и в беспамятстве? Почему?
В палату вошла маменька.
– Алан, сынок, – сказала она. – Медсестра любезно разрешила мне пользоваться электроплиткой. Хочешь чаю? И мне позволили посидеть с тобой, пока ты не уснешь.
27
Всем хочется избежать затруднений, а больничному начальству не хочется неприятностей, размышлял я наутро, одевшись и спеша позавтракать, прежде чем сестра Демпстер начнет надо мной хлопотать. Специалисты вовремя не выявили внематочную беременность, ставшую причиной смерти пациентки, которая несколько часов провела в отделении неотложной помощи, а молодой врач этого отделения проявил непозволительную халатность и непрофессионализм, прилюдно обозвав меня лжецом и обвинив в изнасиловании. Может быть, сами врачи считали, что Карин можно было спасти и что я считал так же, а значит, намерен доставить им большие неприятности. Они же не знали того, что было известно мне: спасти Карин не мог никто, а так называемое трагическое стечение обстоятельств на самом деле таковым не являлось. И уж тем более они не знали, что я, как и они сами, по целому ряду причин жаждал скорейшего завершения разбирательств по данному делу, с как можно меньшим количеством вопросов.
Нет, никто не станет затруднять рассмотрение дела. Однако же у коронера и у полиции может быть другое мнение. Как же объяснить все то, что произошло с Карин?
Я остро ощущал свою моральную и физическую беспомощность. Перебинтованное запястье мешало принять ванну, царапины на щеках не позволяли побриться. Ободранные пальцы болели, так что я не мог ни застегнуть пуговицы на рубашке, ни завязать шнурков. Сам себе я казался неухоженным и расхлябанным, хотя, естественно, это не имело никакого значения.
Утро выдалось пасмурным, холодный дождь стучал в окна. В девять утра маменька ушла покупать мне плащ, потому что мое пальто загадочным образом исчезло из чемодана.