Поет он не один, с ним выступает танцевальное трио, состоящее из очень стройных длинноногих девушек. От выточенных ног одной из них я просто не могу оторвать глаз. Миша машет мне рукой со сцены и подмигивает. Я кланяюсь ему в ответ. Во втором отделении он удивляет меня, объявляя в микрофон:
— В этом зале сидит мой очень близкий друг Алексей Сирин, писатель, романы которого я читаю с увлечением. Следующую песню я хочу спеть для него, она называется «Свечи».
Я очень тронут, и у меня почему-то першит в горле.
После концерта мы обнимаемся и целуемся. Он привычно кивает головой:
— Я вижу ты глаз положил на Оленьку, могу познакомить.
— Ольга, — представляется она, мило приседая.
— Алексей.
— Алеша очень хороший писатель, — сообщает певец, обнимая меня за плечи. — Он также делает красивые портреты и давно фотографирует моделей.
— Очень приятно, — улыбается Оленька и просит мою визитную карточку.
— Алеша, — продолжает он, — тут меня пригласили в новый клуб «Распутин». Один из его хозяев мой приятель. Говорят, не обычный кабак. Ты не против, если мы там посидим, а потом решим — куда. Только вдвоем! Столько вспомнить нужно!
— Конечно.
Он отдает распоряжение насчет машины и начинает собираться.
— Хочешь взять Оленьку? А я тогда Сашеньку, — улыбается он.
— Так неудобно сразу.
— Все удобно, они свои девочки, понимают, что такие ножки не могут не нравиться писателю Сирину.
Я смеюсь:
— Как-нибудь в другой раз. Я хочу пообщаться с тобой. Мы наконец-таки увиделись.
— Сколько времени прошло?..
— Полтора года.
— Не может быть! Ты совсем не изменился.
— Да уж… «Виски усталые, покрылись инеем…» Развод очень много крови и нервов отнял. Три года, выброшенных из жизни.
— До сих пор?! Она так и не дала развод?
— Может, на следующей неделе мой адвокат сторгуется и уломает ее подписать бумаги…
— И ты, конечно, потеряешь и отдашь ей все?!
— Откуда ты узнал?
— Я знаю тебя!
Мы говорим, и я помогаю выносить его концертные костюмы.
На пороге «Распутина», на мраморном крыльце, уже встречают «слуги» и говорят, что заждались. Нас ведут за стол, стоящий в стороне, за которым сидит компания.
Все поднимаются. Миша представляет меня. Мишу не надо представлять. Нет человека, который его не знает. Его все любят и обожают. Меня — никто не любит и не обожает. Вот и сейчас — весь зал начинает оборачиваться на Мишу. Нас сажают рядом, и он знакомит меня с крупным мужчиной, сидящим справа:
— Вот Саня Мартов, владелец этого клуба-ресторана.
У Сани крепкое рукопожатие. Мне нравится, что здорового, в летах, мужика зовут Саня.
— Вы раньше боксом занимались?
— Как вы догадались? — вежливо спрашивает тот.
— А он писатель! — говорит Миша, и они понимающе улыбаются.
Я смотрю на стол и оцениваю изысканность, с которой он сервирован. Красивый сервиз и хрусталь. Блюда расставлены с французской деликатностью. Я не верю, что в русском ресторане могут так классно накрывать на стол.
— А наш шеф-повар француз, и три его помощника французы, — говорит Саня. Ему нравится, что я изумлен.
Первый тост поднимают за Мишу. За столом сидит известный комик из Империи, известная актриса, чудом вернувшаяся на экран после двенадцатилетнего отсутствия, крупный мафиозник, конферансье с женой и несколько грузных дам — рядом с хозяином. Большинство русских дам грузные, но с американскими «тяжеловесами» их не сравнить. Кажутся тростинками. Я снимаю небольшой видеокамерой все застолье, Мишу, яства. Стол уставлен деликатесами, всем тем, что производит итальянская и французская кулинария: потрясающие салаты, белоснежные сыры, невиданные рыбы. В ведерках покрываются инеем шведская водка и английское шампанское.
Подносят сразу три человека, предупреждая малейшее желание. Меня уговаривают и Миша, и Саня, но я не сдаюсь, едва пригубляя водку за их здоровье. В десять вечера приносят десерт. Передо мной ставят в вазочке из вафель клубнику в малиновом соусе со свежевзбитыми сливками. Хозяин клуба уговаривает попробовать хоть одну ложечку. Я пробую и плыву. Стесняясь, съедаю все до конца и подбираю соус вафельными обломками, которые тоже съедаю.
— Я такой вкуснятины в жизни не ел никогда! — говорю я Сане Мартову, и он спокойно, знающе улыбается.
— Приходите еще, Мишины друзья — мои друзья.
Миша откланивается, говоря, что завтра рано вставать.
Мы выходим на свежий воздух. На Мишу оборачивается входящая публика, подбегают и просят автографы.
— Тяжкое бремя славы, — шучу я.
— Еще какое! — смеется он.
— Заедем ко мне, посмотришь, как я живу.
— Алеш, на полчаса, не больше. Я мертвый. Эти концерты…
Певец переступает порог моего дома, и я сразу начинаю выставлять все на стол.
Он останавливается на водке и соленом огурце. В ресторане он не ел, а только закусывал, медленно попивая очень популярную в Бруклине шведскую водку.
Миша поднимает бокал:
— Алеша, за тебя, чтобы ты встал на ноги опять и чтобы бродвейская квартира была худшим местом твоего проживания. Хотя Бродвей — это сильно!
Мы смеемся и пьем до дна. Я встаю для ответного тоста.