Девушка с экрана. История экстремальной любви

— Господи, какой же ты скупердяй! Ты только что встал с меня, кончил в меня и не можешь подарить несчастную книжку!

— Я не понимаю твоей прихоти. Один день ничего не изменит.

— Пошел ты к черту со своими рассуждениями!

— Рина, не оскорбляй меня.

— Ты жмот, ты самый жадный мужчина, которого я встречала!

— Я рад, что другие были щедрые.

— Господи, какой ты мелочный и жадный! А я‑то дура готова была ему жизнь отдать.

— Отдала ты мне свое венерическое заболевание, а не жизнь.

— Врешь ты все, это ты заразил меня. Думаешь, я не знаю, что ты спишь с другими женщинами. Изменник!

Мы стоим в коридоре. Я резко бью ее наотмашь по лицу. Она пытается ударить меня коленом в пах.

— Подлец! Какой же ты подлец!!

Я сгребаю ее за волосы и швыряю на пол. Она ударяется головой об тумбочку и, суча ногами, бьет меня в живот. Я зверею. И наотмашь даю ей две звенящие оплеухи. Она вскакивает и первое, что делает, — хватает свой плащ.

— Подлец, подонок, негодяй!

Я распахиваю дверь и невероятным усилием воли сдерживаюсь, чтобы не прибить ее. Кулаком.

— Пошла отсюда…

Она раскрывает рот и дико орет:

— Ненавижу, скотина, ненавижу тебя!!!

И выносится на лестничную клетку. Я захлопываю дверь. Кто это сказал: «Милые бранятся, только тешатся». Внутри меня всего колотит и трясет. Если б я сорвался, я бы убил ее.

— Господин Репин, здравствуйте. Это говорит…

— Узнал, узнал. Прочитал все твои книги.

— За три дня?!

— И две ночи. Приезжай сейчас же!

Я несусь сломя голову в центр. Маэстро открывает мне дверь и проводит в большую кухню, которая скорее напоминает комнату.

— Будешь пить чай?

Я еще не пил чай, из меня пили кровь… и согласно киваю. Большой бордовый чайник ставится на плиту (и будет вскипать целый час). Не надо быть особо наблюдательным, чтобы заметить, что маэстро абсолютно не приспособлен к повседневной жизни. Или просто не хочет к ней приспосабливаться. Как течет, так и течет…

Он садится напротив меня и наливает себе вина. Я замираю в ожидании разноса.

Он по-лисьи улыбается:

— Ты хорошо пишешь. Очень интересно. Но знаешь, какая книга мне понравилась больше всего?

— Нет. — Я не выдыхаю воздух. Когда я мог мечтать, что сам Великий Актер и Режиссер будет говорить о моих книгах!

— «Факультет». Вот там ты дал! Вот там есть космос, срез целого поколения. А какая героиня!

Я выдыхаю задерживаемый воздух.

— Я ожидал, что вы разнесете меня за язык. Он слишком развязный в «Факультете».

— А каким языком, по-твоему, должны говорить студенты! Все там сделано классно.

— Вы правду говорите?.. — Я не верю.

— Всю ночь не спал, читал. Не мог остановиться.

Набираю глубоко воздух и выдыхаю его.

— Дыши спокойней. Давай выпьем за тебя как за писателя. У тебя впереди большое будущее. Поверь мне (он улыбается), если не зазнаешься!

— Спасибо за добрые слова.

У меня неожиданно влажнеют глаза.

— Это не добрые слова. Это правда.

Мы чокаемся. Он выпивает до дна и еще час говорит о моих персонажах.

— Скажите, а как вам «Желтый дом»?

Он дает оценку, считая, что слишком трагический финал.

Осмелев, я задаю ему вопрос:

— Скажите, а возможно поставить этот роман на сцене… вашего театра.

— Все возможно, почему нет? Только сначала нужна пьеса. Романы в театре не ставят.

Его серо-голубые глаза с пьяной добротой смотря на меня.

— Я не верю, что вы за трое суток прочли четыре книги. И очень тронут этим.

— А знаешь, что еще лучше… Ты когда-нибудь был в Сибири?

— Нет, не успел…

— Вот ты шутишь! Как же ты можешь быть русским писателем, не побывав на Лене, на Енисее?

Я пожимаю плечами.

— Приезжай завтра в театр. К четырем часам. У нас обед с губернаторами и представителями регионов Сибири. В июне театр едет на самые большие гастроли. На теплоходе. Захочешь — поплывешь с нами.

— Правда?! — я радуюсь как ребенок.

— Иначе, какой же ты русский писатель, если не видел Енисея? Хотя ты — американский писатель. Но на русском языке! Это потрясающая красота. Вот о чем писать надо.

Три часа провожу я у своего кумира, а потом несусь к маме в больницу.

Там заседание: Маришка, Светка и Анечка решают, стоит ли ее переводить в кремлевскую больницу.

— Как ты, мамуля? Лучше?

— Сыночек, — силится говорить она, — там в день отдельная палата стоит сто долларов. Плюс все остальное. У тебя же денег нет…

— Займем, мамуль. Лишь бы ты была довольна.

— Спасибо, мой родной… — слезы начинают течь у нее из глаз.

Светка успокаивает маму. Мы выходим с Маришкой в коридор.

— Алеша, ты похудел. Носишься небось целые дни и ничего не ешь? Зашел бы в гости — поесть.

— Зайду. Хоть сейчас.

— Все грозишься. — Она улыбается.

Я смотрю на ее фигуру у окна. Хорошая фигура. Я знаю, что Маришка тайно влюблена в меня. Но все это маскируется многолетней дружбой. Почему бы мне не хотеть ее и не быть с ней? А не с какой-то поблядушкой, которая, подстилаясь, получает роли. И все — раздетые.

У Маришки высокие бедра и чуть смуглая кожа. Когда-то она была замужем за моим другом и очень мне нравилась. Была худой и привлекательной. С потрясающим загаром.

Она упрашивает и убеждает поехать к ней пообедать, пока я не свалился с ног. От беготни, суеты и бесконечных проблем.