Девушка с глазами львицы

– Опять всё сначала! – с горечью воскликнул государь. – Франц сказал мне, что, судя по донесениям, Наполеон хитрит – играет на чувствах простых людей. Он обещает французам освобождение от помещиков-эмигрантов и священников, слетевшихся в страну после долгого изгнания. Подобные речи народ встречает с восторгом. Бурбоны ничему не научились, да они, похоже, и неисправимы. Сам Людовик XVIII осторожен и скромен, но его брат и племянники – безмозглые наглецы. Они ведут себя так, что меньше чем через год после Реставрации их уже ненавидят все – и нищие, и парижские богатеи. Неудивительно, что Наполеона встречают, словно триумфатора. Я думаю, что твоя сестра была права: он и Париж займёт без единого выстрела.

В последних словах государя сквозила такая горечь, что Алексею стало не по себе, он хотел было сказать что-нибудь в утешение, но Александр Павлович не позволил.

– Ну, иди, собирайся! – приказал он и тихо добавил: – Я очень на тебя надеюсь!

Алексею оставалось лишь откланяться и покинуть почти опустевший зал. Об отставке больше не могло быть и речи. Начиналась новая война. Бедняжке Европе опять не повезло. Похоже, что Венский конгресс заседал напрасно.

В Вене Михаилу Печерскому повезло: в переполненном русскими дворце Хофбург ему досталась маленькая, но отдельная комната на верхнем этаже. Печки в ней не было, но зато через неё проходила обложенная потемневшими от времени кирпичами каминная труба одной из парадных гостиных, поэтому в комнатке было тепло и уютно.

После ранения, полученного Михаилом под Лейпцигом, его дядя – действительный статский советник Вольский – усиленно хлопотал в Министерстве иностранных дел, добывая для племянника перевод на дипломатическую службу. Пока же Михаил считался военным советником при российской делегации на конгрессе и помогал Вольскому, занятому в переговорах. Самому Николаю Александровичу отвели большую и красивую комнату рядом с покоями графа Нессельроде – главного помощника государя на этом конгрессе. Дядя приглашал Михаила пожить вместе с собой, но Печерскому не хотелось стеснять старика, да и самому грех было отказываться от свободной жизни.

Михаил только что вернулся из оперы, где слушал «Волшебную флейту». Музыка разбередила ему душу и, против воли, мысли, как всегда в последнее время, проторили дорожку в тот памятный день, когда на маскараде в английском поместье он встретил странную девушку, предсказавшую ему судьбу, а потом разделившую с ним постель. Печерский помнил каждый жест, каждое слово, даже звуки и запахи постоянно всплывали в памяти. Но от этого легче не становилось. «Цыганка» была права в своем предсказании: он полюбил женщину – и тут же её потерял.

То, что он любит, Михаил понял уже давно. Однажды, за бутылкой хорошего французского коньяка, который во дворце можно было получить совершенно свободно, граф спросил себя, почему вновь и вновь вспоминает эти глаза цвета бренди и седые, как лунь, волосы. От одного лишь воспоминания о юном теле милой «цыганки», поднималась волна желания. И ответ пришёл сам собой: это – любовь.

Сегодня Моцарт вновь оживил воспоминания. Это становилось уже невыносимым. Любить и быть обречённым на безответность!.. Тоска сдавила холодной лапой сердце. Зачем так жить?! На этот вопрос у Михаила ответа не было, и это пугало его больше всего.

Граф подошёл к окну. Из бутылки, спрятанной от нескромных взглядов за занавеской, он налил себе стакан коньяку, сделал добрый глоток и задумался. Со своей жизнью нужно что-то делать! Но что?..

Легкий стук в дверь отвлёк Печерского. Он пригласил посетителя войти. Дверь деликатно приоткрылась, и Иван Михеевич – старый и особо доверенный дядин слуга – подобострастно согнувшись, просунул в образовавшуюся щель голову.

– Ваше сиятельство, извольте пожаловать к дядюшке, – сладко улыбаясь, пригласил он. – Николай Александрович велел как можно быстрее вас привести.

– Что-то случилось? – удивился Михаил. Приглашение было неожиданным, ведь они с дядей сегодня уже виделись.

– Не могу знать, ваше сиятельство, Николай Александрович вам сами скажут, зачем звали-с, – отнекивался старый слуга.

По хитрому прищуру его глаз Михаил ясно видел, что всё-то верный пёс знает, только раз говорить не велено, то он и будет молчать, как кремень.

– Ну, что ж, пойдём, – решил Печерский и отправился вслед за посланцем.

Идти пришлось долго: огромный дворец сводил с ума многочисленными переходами, коридорами и лестницами. Наконец Иван Михеевич деликатно стукнул в дверь комнаты действительного статского советника Вольского и отступил в сторону, пропуская вперёд графа.

– Добрый вечер, дядя. Звали? – спросил Михаил.

Николай Александрович сидел в тёмном резном кресле с высокой спинкой. Он не поднялся, а лишь махнул рукой, пригласив племянника сесть рядом. Старый дипломат катал в ладонях пузатый бокал, судя по запаху, с коньяком. Это безмерно удивило Михаила. Дядя пил мало, обычно лишь шампанское на дипломатических приёмах и то – самое большее пару бокалов за вечер.