Девушка в башне

Серая, как труп, луна только показалась над башней Ольги. Двор князя Серпухова был полон криков города снаружи, но Вася знала, что там будет стража. Константин вот — вот поднимет тревогу. Ей нужно предупредить великого князя.

Вася уже бежала к загону Соловья, а потом вспомнила, что его там нет.

Но раздался стук, копыта хрустели по снегу.

Вася повернулась с облегчением и обняла шею жеребца.

Это был не Соловей. Лошадь была белой, и у нее был всадник.

Морозко слез с кобылицы. Девушка и демон холода смотрели друг на друга в тусклом свете луны.

— Вася, — сказал он.

Запах купальни пропитал кожу Васи, как и запах крови.

— Потому ты хотел, чтобы я убежала сегодня? — с горечью спросила она. — Чтобы я не видела, как умрет моя сестра?

Он молчал, что между ними вспыхнул синий, как летнее небо, огонь. Его не питал хворост, но жар окутал ее дрожащую кожу, отогнав ночь. Она отказывалась благодарить.

— Отвечай! — процедила она, топнув на огонь. Он угас так же быстро, как возник.

— Я знал, что мать или ребенок умрет, — сказал Морозко, отступив. — Я бы пощадил тебя, да. Но теперь…

— Ольга выгнала меня.

— И правильно, — холодно сказал он. — Это был не твой выбор.

Слова ударили по Васе. В ее животе был ком, в горле был ком. Ее лицо было липким от засохших слез.

— Я пришел спасти тебя, Вася, — сказал Морозко. — Потому что…

Узел горя взорвался.

— Мне плевать! Я не знаю, говоришь ли ты правду, так зачем мне слушать? Ты вел меня, будто я собака на охоте, манил то туда, то сюда, но ничего не говорил. Так ты знал, что Ольга могла умереть сегодня? Или что мой отец умрет на поляне Медведя? Ты не мог меня предупредить? Или… — она вытащила сапфир из — под блузки и подняла. — Что это? Касьян сказал, так я считаюсь твоей рабыней. Он врал, Морозко?

Он молчал.

Она подошла ближе и тихо добавила:

— Если бы ты хоть немного переживал за бедняжек, которых целуешь в темноте, ты бы рассказал мне всю правду. Больше лжи я сегодня не потерплю.

Они смотрели друг на друга с каменными лицами в серебряной тьме.

— Вася, — прошептал он из теней. — Сейчас не время. Уходи, дитя.

— Нет, — выдохнула она. — Сейчас время. Я ребенок, что ты должен мне врать?

Он молчал, и она добавила с тихим надрывом в голосе:

— Пожалуйста.

Мышца дергалась на его щеке.

— В ночь перед его смертью, — сухо сказал Морозко, — Петр Владимирович лежал без сна рядом с пеплом сожженной деревни. Я пришел к нему на заходе луны. Я рассказал об угасающих чертях, о страхе, что посеял священник, о Медведе, что почти освободился. Я сказал Петру, что его жизнь может спасти его народ. Он хотел, и сильно. Я повел твоего отца за собой в день, когда Медведь был скован, и он прибыл вовремя на поляну… и умер. Но я не убивал его. Я дал ему выбор. Он это выбрал. Я не могу просто забрать жизнь, Вася.

— Ты соврал мне, — сказала Вася. — Ты сказал, что отец просто очутился на поляне Медведя. О чем еще ты соврал, Морозко?

Он снова молчал.

— О чем же? — прошептала она, держа камень между ними.

Его взгляд метался от камня к ее лицу, острый, как осколки.

— Я его сделал, — сказал он. — Льдом и своими руками.

— Дуня…

— Взяла это у твоего отца. Петр получил его от меня, когда ты была ребенком.

Вася дернула за кулон, и он был сжат в ее ладони, а обрывки цепочки свисали.

— Зачем?

Она думала, что он не ответит. А потом он сказал:

— Давным — давно люди оживили меня, дали лицо холоду и тьме. Назначили меня править ими, — он смотрел мимо нее. — Но… мир менялся. Монахи пришли с бумагой и чернилами, с песнями и иконами, и я стал слабее. Теперь я лишь сказка для непослушных детей, — он посмотрел на синий камень. — Я не могу умереть, но могу угаснуть. Могу забыть и быть забытым. Но… я не готов забывать. И я привязал себя к человеческой девушке силой в ее крови, и ее сила сделала меня снова сильным, — его бледные глаза вспыхнули. — Я выбрал тебя, Вася.

Васе было не по себе. Это было связью между ними, а не общие приключения, симпатия или огонь в ее плоти от него. Это. Этот кристалл, эта не — магия. Она подумала об угасающих чертях, что таяли в их мире колоколов, и как ее ладонь, ее слова, ее дары делали их ненадолго настоящими.

— Потому ты привел меня в свой домик в лесу? — прошептала Вася. — Зачем ты отгонял мои кошмары и одаривал меня? Зачем… целовал меня во тьме? Чтобы я верила в тебя? Была твоей… рабыней? Это был план, чтобы сделать себя сильнее?

— Ты не рабыня, Василиса Петровна, — рявкнул он.

Она молчала, и он продолжил нежнее:

— Мне этого хватает. Мне нужны были от тебя эмоции… чувства.

— Поклонение, — парировала Вася. — Бедный демон холода. Все твои верующие повернулись к новым богам, и ты остался захватывать сердца глупых девочек, что не знают ничего лучше. Потому ты так часто приходил и уходил. Потому просил носить камень и помнить тебя.

— Я спас тебе жизнь, — резко ответил он. — Дважды. Ты носила камень, и твоя сила поддерживала меня. Разве это не справедливый обмен?

Вася не могла говорить. Она едва его слышала. Он использовал ее. Она обрекла родню. Ее семья была разрушена… как и ее сердце.