Девушка в красном платке

– Вот, смотри, – я повернула экран, чтобы ему было видно сообщение.

– Сэм? – спросил он. – Какой еще, к черту, Сэм? – На скулах у него заиграли желваки.

– Сэм это девушка. Просто девушка из моей семинарской группы. Я рассказывала тебе.

– Дай телефон, Аби.

– Дам, когда приедем домой. Тогда посмотришь и увидишь. Других сообщений нет. Просто я пропустила две последние встречи и наверстала онлайн.

И тут он слетел с катушек.

– Я сказал – дай мне гребаный телефон! – Он выкрикнул слова, и я дернулась, будто это были удары, посыпавшиеся мне на голову и руки.

Я заметила тогда, что он направляет машину прямо в одно из деревьев, растущих вдоль обочины. В ужасе потянулась правой рукой, чтобы ухватиться за руль и попытаться вернуть машину обратно на дорогу, но Зак ударил ребром левой ладони по моей руке с такой силой, что мне почувствовался перелом. Я закричала от боли и ужаса, моя кисть теперь свисала под мучительным, неестественным углом. Мы избежали столкновения, но машина снова накренилась и вильнула, двигатель заревел, когда Зак ударил по газу, намеренно двигаясь к следующему дереву.

В этот момент я поняла, что он пытается убить меня. Возможно, и себя самого в процессе, но сначала он намеревался на полной скорости врезаться пассажирской стороной в дерево, уничтожая меня.

Откуда он взялся, тот всплеск силы, прокатившийся по моему телу? Теперь-то я знаю, что от ужаса и боли по венам, должно быть, заструился адреналин и мое следующее движение было рефлекторным. Но я думаю, дело не только в этом. Это была злость на вред, который он мне причинил, это была искра моего собственного «я», внезапно начавшая пробуждение. Это была стойкость человеческого духа. Это было сопротивление.

Когда он вжал педаль газа в пол, ремень безопасности не сдерживал меня, я извернулась и потянулась здоровой, левой рукой. Схватилась за руль и с усилием развернула его, противостоя силе Зака, наконец обретая собственную силу. У меня была возможность почувствовать, как машина поднимается, ударившись о высокий бордюр из травы, проходит в нескольких миллиметрах от серого ствола дерева, а потом она переворачивается: почти изящной дугой пролетает по воздуху, падая в сторону движущегося по встречной грузовика.

Замерев перед столкновением, я почувствовала, как колено выворачивается с обжигающей болью, от которой глаза заволокло красным туманом, а желудок сжался в рвотном позыве. А потом я не чувствовала ничего. Только странное, сверхъестественное спокойствие, пока машина взрывалась вокруг нас. Вокруг Зака и меня.

Когда все наконец прекратилось, мне удалось посмотреть на него. Глаза у него были широко раскрытые, удивленные, холодные и синие, как лед. Он открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но тут его глаза закатились и восковой оттенок смерти залил его лицо.

Я очень четко помню, что почувствовала в этот миг. Облегчение. И ничего больше. А потом снова потеряла сознание от боли.

Позднее мне предстояло очнуться и увидеть лицо Зака в то время, когда его вырезали из машины. И чувствовать себя при этом очень маленькой. Конечно, я была в состоянии глубокого шока, но все равно помню, каково было видеть знакомые черты на безжизненном лице и понимать, что это уже не он.

На его теле было гораздо меньше ран, чем на моем. Он получил многочисленные внутренние повреждения там, где руль раздавил его ребра, сломав кости и вогнав их в его сердце и легкие. Мои травмы были более заметные, но не смертельные: рваные раны на руках, нижняя часть правой бесполезно свисала там, где были рассечены кости; вывихнутое колено и рваные раны на бедрах. Снаружи все заживет, со временем. Меня гораздо глубже задела психологическая травма. Она искалечила меня сильнее, чем поврежденные конечности.

Но даже сквозь шок и хаос, и несмотря на то, что врачи «Скорой» старались загородить меня, чтобы мне его не было видно, я все равно это четко помню. Его застывшее, восковое лицо и мое ощущение ошеломленного облегчения.

«Малышка Аби, как же ты идеальна…» – слышу я сейчас его слова, слова, которые он произнес после нашего первого свидания, будто их принесло ветром, колышущим луговые травы у меня под ногами. И теперь я понимаю, что именно значили эти слова. Для него я была чистым листком бумаги, на котором он мог написать все что захочет. Я уже вела одинокий образ жизни – меня будет легко контролировать. Отчаянно хотела теплоты, но не знала, что такое настоящая любовь. Любовь матери ко мне давным-давно растворилась в океане дешевой водки, и с тех пор я обходилась любовью детей, за которыми ухаживала, зная, что они вырастут и я буду забыта, перейдя в другую семью. Что за мышкой я была, как раз в меру наивной, чтобы быть польщенной, чтобы принять внимание, которым он окружал меня, за любовь. Я хотела, чтобы это была любовь, и заставила себя поверить в желаемое.

Кончиками пальцев я еще раз обвожу линии креста, вырезанные на дубе. В течение почти семидесяти пяти лет длинный вертикальный надрез с двумя перекладинами расширялся, пока дерево росло. Но в то же время дуб залечил шрам, затянул рану.