Девушка в зеркале

— То есть вы полагаете, что кража была совершена между часом ночи и шестью часами утра?

Эмбер кивнула и посмотрела на Германа, который кивнул в ответ.

— Разумное предположение.

— А где находится ваша спальня?

— На втором этаже, прямо под кабинетом. Хотя… — Эмбер вопросительно взглянула на мужа: нужно ли упоминать подробности, но он не понял ее и никак не отреагировал. Тогда она неловко кашлянула и сказала, смущаясь: — Герман прошлой ночью спал в другой комнате, ее окно выходит на задний двор.

— Хорошо, мы примем это к сведению. — Инспектор Барри внимательно посмотрела на них. — Нам нужно проверить, не было ли вчера в округе других происшествий и нет ли связи между ними и пропажей часов. А вам я советую установить сигнализацию, чтобы предотвратить или по крайней мере затруднить проникновение в дом преступников. У Хэтти наверняка есть телефон надежной охранной компании: она часто к ним обращается. Если в вашем деле появится что-то новенькое, я дам вам знать. Идет?

Герман разочарованно пожал ее протянутую руку.

— Можно мне напоследок сходить у вас в туалет? Не удивлюсь, если врачи потом скажут, что ребенок пророс у меня в мочевой пузырь.

Эмбер усмехнулась.

— Ой, что я вижу! — воскликнула инспектор Барри, снова меняя тему. — А вы консерватор, мистер Бэнкс. Прямо не верится, что старый «Ундервуд» еще работает.

— Что, простите? — Герман взглянул, и волосы у него на затылке зашевелились.

Возле «Ундервуда» лежала тонкая стопка отпечатанных листов. Герман взял первый и стал читать.

ИСКУПИТЕЛЬ

Глава первая

Эдвин Грей ступил на топчак в лондонской тюрьме «Бедфорд» — начинался первый день трехмесячной каторги.

Ему дали десять лет заключения и поначалу бросили в одиночку, где он ежедневно должен был крутить барабан. Это была сокрушающая душу пытка, тяжкий труд, не приносящий удовлетворения. Он должен был произвести десять тысяч оборотов в день, вращая большой металлический стержень под скрежет гравия в барабане. На одном конце рычага имелся счетчик, на другом — зубчатая шестерня и лопасти, мелящие гравий. Тюремщики нарочно так закрепляли рычаг, чтобы Эдвину было как можно тяжелее работать. На счетчике должно было набежать две тысячи оборотов перед завтраком, три тысячи перед обедом, три тысячи перед ужином, и еще две тысячи раз он должен был повернуть барабан, чтобы заслужить разрешение на сон. Не то чтобы еда и постель стоили таких мучений, но, откажись он от работы, он просто не выжил бы. Ладони горели, сознание мутилось от голода, жажды и одиночества — компанию ему ненадолго составляли лишь грубые тюремщики, которые всякий раз изводили его насмешками, закрепляя рычаг. Когда Эдвин выполнил это бессмысленное и мучительное задание, ему назначили следующее.

И вот он стоял в маленькой камере, на топчаке, готовясь пережить еще три месяца истязаний. Из соседних камер порой доносились стоны и чье-то тяжелое дыхание, но общение между заключенными было запрещено, хотя со временем он все-таки научился переговариваться с соседями и узнавать новости из мира за тюремной стеной.