Девушки

Свиридов и его товарищ плясали вприсядку и звонко шлепали большими ладонями по голенищам сапог. У Свиридова картуз сбился на затылок, чуб рыжеватых волос взмок от пота, мочалкой свисал на лоб, с носа стекали капельки. Партнер не уступал ему — придумывал все новые колена. Загорелая лысина блестела, как медная тарелка, отражая блики солнца; усы обвисли и были похожи на подбитые крылья воробья. Из-под густых, нависших бровей не было видно глаз. Он вертелся, как юла, изредка крякая и охая. Вокруг неистовых плясунов кружились девушки. Одна из пляшущих сняла с себя венок и надела его на голову лысого.

— Спасибо, матаня! — поблагодарил плясун. — Будем, значит, в горелки играть нынче вечером, как поужинаем и выпьем в честь торжества!

— Папаша, — рассмеялась девушка, — я и без лысого обойдусь! А свою порцию водочки уж поднесу тебе! Если не найдешь меня в столовой, так пеняй на себя!

— Ну и на этом, доченька, спасибо! Уж тебя-то, такую красавицу и лихую плясунью, я не потеряю и в тыщах найду!

Из-под высокой тенистой ели поднялась с земли группа девушек и, приплясывая, ворвалась в круг. Соня среди пляшущих девушек увидела Варю.

«А у меня, кажется, не будет ни радости, ни счастья», — подумала с болью Соня и невольно вздрогнула, почувствовав, как по щеке скатилась слеза. Она тяжело вздохнула и, обходя гуляющих, пошла быстро к выходу. У ворот парка было многолюдно. Она приподнялась на носки, взглянула и ничего не увидела.

— Не тянись, все равно не увидишь, — сказала Соне миловидная девушка. Я выше ростом и то не вижу, что там, за толпой, делается. Говорят, приехали военные.

Девушка сказала правду. Вдруг толпа начала расступаться, и Соня очутилась у длинного прохода. У ворот показались представители Красной Армии. Они шли мимо девушек и несли Красное знамя Государственного Комитета Обороны. Это были офицеры и сержанты всех родов войск — красивые, стройные, в орденах. Соня не открывая глаз глядела на них. Девушки бурно рукоплескали им, кричали «ура». Военные выстроились впереди трибуны. Два офицера в центре шеренги держали знамя. Аплодисменты и крики «ура» перекатывались по парку из одного конца в другой. Тысячи людей стояли лицом к трибуне, смотрели на колыхающийся пурпур знамени. Парторг ЦК партии, человек средних лет, в темно-сером костюме, поднялся на трибуну и, когда аплодисменты стихли, громко, торжественным голосом, начал:

— Товарищи, митинг, посвященный передаче переходящего Красного знамени Государственного Комитета Обороны вашему предприятию, объявляю открытым.

Опять разлились аплодисменты по парку. Парторг ЦК в краткой речи сказал о героизме советского народа в тылу, о замечательных победах на фронтах Великой Отечественной войны над фашистами. Потом заговорил о славном труде девушек-торфяниц.

— Слава о вас, девушки, гремит по всей нашей великой стране. За вашу, товарищи, доблесть в тылу, на фронте добычи топлива, передается вам это Красное знамя.

После выступлений парторга ЦК и заместителя наркома электростанций СССР на трибуну поднялся представитель МК партии Шмелев. Он передал торфяницам привет от товарища Щербакова и от имени московской партийной организации поздравил их с победой.

Потом председатель митинга предоставил слово Ольге Тарутиной. Тысячи девушек, устремив взгляды на нее, бурно рукоплескали ей. Соня тоже стала хлопать в ладоши, приветствуя подругу.

Тарутина, взойдя на трибуну, растерялась, оробела, потом, набравшись храбрости, начала речь. Она говорила о сознательном труде торфяниц, о том, что девушки прекрасно понимают значение борьбы за выполнение и перевыполнение плана по сушке и уборке торфа для окончательного разгрома фашистов. Заканчивая речь, она просила московских товарищей передать руководителям партии и правительства от имени торфяниц, что и во второй половине торфяного сезона они будут бороться за Красное знамя Государственного Комитета Обороны.

— Мы, девушки, клянемся Коммунистической партии выполнить наш долг перед Родиной! — крикнула она во-весь голос и, взволнованная, разрумянившаяся, быстро сошла с трибуны.

Эти слова Тарутиной были покрыты возгласами многотысячного собрания в честь Красной Армии и криками «ура».

Аплодируя Ольге, Соня увидела Павлова. Он стоял почти рядом с нею. Его красивое смуглое лицо было взволнованно.

Аплодисменты все продолжались, то затихая, то усиливаясь. Председатель долго звонил в колокольчик, не один раз поднимал руку, призывая собравшихся к спокойствию, но они все еще рукоплескали и выкрикивали:

— Молодец Тарутина!

— Вот это бригадирша!

— Наша рязанская! Из Спасска!

— Ваша! Мы туляки, а от нее не отказываемся! Она и наша!

— Москвички тоже от Тарутиной не отказываются! — крикнула Звягинцева.

— И киевлянки!

— И татарки!

— Верно! Все мы дочери одной Родины! От Балтийского моря до Тихого океана!