Девушки

— Я вижу, что ты этого не думал. Вот я и хотела тебе все сказать.

— Ладно, — сказал Павлов, — принимаю условия. Постараюсь не отстать от тебя.

— Быть немножко впереди… — подсказала Ольга.

— А ты не боишься?

Ольга рассмеялась и сказала!

— Не боюсь! Будем соревноваться!

Павлов взял ее руку и поцеловал.

— Что ты! Разве можно такую руку целовать? — шутливо проговорила Ольга. — Да, вот что, Павлов. Чуть было не забыла… Наш парторг Емельян Матвеевич хочет познакомиться с тобой.

— Слышал о нем. Как-то видел его в горкоме. Говорят, пользуется огромной любовью среди торфяниц, — проговорил Павлов. — Что ж, я рад познакомиться с ним.

— Вот и отлично! — подхватила Ольга. — А теперь садись к столу, я хочу угостить дорогого гостя.

— Не могу ослушаться, — улыбнулся Павлов.

— Попробуй только ослушаться — прощения не дождешься.

Павлов подошел к столу и сел. Дверь распахнулась настежь, и девушки шумно ворвались в комнату. Увидев у Ольги военного, они остановились и притихли.

— Мой гость, — обращаясь к ним, представила Бориса Тарутина, — лейтенант Павлов.

— А мы знакомы. Он еще твой чемодан нес с шатурского вокзала на узкоколейку, — сказала Сима.

— Да и в клубе танцевал только с одной тобой, — сказала с задорцем Глаша. — Мы видим, что это за гость…

Девушки поздоровались с Павловым и окружили Ольгу.

— Будет вам, подружки, топтаться возле меня, подмигивать да ухмыляться. Садитесь за стол и угощайтесь. Во-первых, выпейте кагору, он сладкий.

Девушки достали свои гостинцы — орехи, подсолнушки, мед, масло и сало. Павлов глядел на них и улыбался.

— Куда вы, девушки, столько натащили?

— Кушайте на здоровье, лейтенант! Пока все не съедите, не выпустим из барака! Мы гостей не кормим улыбками, как наша бригадирша, — подмигнув подругам, сказала Глаша.

— Глаша, замолчи! Когда же это я кормила гостей только улыбками? — возразила Тарутина, смущенно улыбаясь.

— Нет уж, сегодня мы будем угощать лейтенанта! — громко воскликнула Глаша. — А он, может, потом с нами потанцует по очереди, ради праздничка.

Девушки тихонько смеялись.

Вошел Долгунов. Девушки вскочили и стали приглашать его за стол. Парторг с невеселой улыбкой на озабоченном лице поблагодарил и отказался. Познакомившись с Павловым, он позвал его к себе. Оба тут же вышли. Девушки огорчились и приуныли, спрашивая друг у друга:

— Совсем увел?

— Что ж мы станем делать без гостя?

— Неужели Павлов не вернется?

— Так мы, девоньки, и не потанцуем с ним?

Но вскоре вернулся Павлов, чем-то встревоженный. Он сказал девушкам, что не может остаться у них в гостях, должен немедленно выехать в Шатуру.

— Подружки, садитесь за стол и гуляйте, — предложила Ольга, — а я провожу лейтенанта до станции.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Уборщица Илларионовна подслушала накануне праздника разговор Ольги Тарутиной с Нилом Ивановичем и передала его Волдырину.

— Да не может быть! — выслушав старуху, воскликнул в гневе Петр Глебович. — Тарутина так и заявила ему, что Волдырин плохой начальник поля? Настаивала на снятии меня? Вот оно что! Не думал, что Тарутина решится на такое дело.

— Не девка — нож! — вздохнув, бросила Илларионовна.

— Я зарежу этим ножом ее! — прошипел Волдырин, вытирая ладонью пот с лысины.

— Нил Иванович, как я поняла, защищает вас, а Долгунов — Тарутину. И вот между ними кошка! — заглядывая в красноватые глаза Волдырина, пояснила Илларионовна.

Волдырин хотел что-то спросить еще у старухи, но забыл и вышел из конторы. Проходя мимо столовой, он вспомнил Маркизетову и Аркашкина. «Сидят? Пожалуй, припаяют им лет по восемь, а то и больше!» Петр Глебович вздохнул и пошел дальше. Он не заметил, как очутился на другом конце поселка, против барака, в котором жила Ганя-фельдшерица. «Зайду-ка я к ней, — решил он. — На поле успею, до обеда еще далеко. Тарутина и ее комсомолки, черт бы их подрал, с зарею поднимаются на работу».

Он вошел в барак и толкнул дверь в комнату Гани.

Фельдшерица лежала в постели. Увидев Волдырина, она натянула одеяло до подбородка и крикнула:

— Я не одета! Обождите, Петр… в коридоре!

— Не желаю, — сказал Волдырин.

Когда Ганя поднялась и стала одеваться, шел уже десятый час утра. Волдырин сидел у стола и пил водку.

— Ганя, выпьем, — предложил он, наполняя водкой две чашки.

— Ты пей, а я не стану, — ответила Ганя, причесывая светлые с рыжиной волосы перед зеркалом.

— Почему? — спросил Волдырин. — Пей! Я пью, и ты пей! Ты же, Ганя, пьешь не хуже меня.

— Не стану. Ты, Волдырин, пойдешь в поле, там ветерок обдует тебя, а мне — в больницу. Пей скорее и убирайся, мне уходить пора.

Волдырин ухмыльнулся, выпил водку из обеих чашек. Закусил хлебом с солью. Потом снова наполнил чашки и, не угощая фельдшерицу, выпил одну за другой.

Солнце сильно припекало. Пошатываясь, Волдырин шел на свое поле и с ненавистью думал о Тарутиной. Ему вспомнилось, как его, начальника поля, Тарутина и ее подруги выбросили из теплушки, как взяли у него сорок тысяч рублей денег и внесли их в танковую колонну. Вспомнил он свой недавний разговор с Тарутиной на поле и решил: «Нет, ни на кого не променяет Нил Иванович старого торфяника».